Солнце стояло еще высоко. На прозрачном бледно-голубом небе ни облачка. Усилившийся неожиданно ветер поднимал и гнал вдоль берега желтовато-серую песчаную пыль.

Мы сидели с женой за столиком на открытой террасе на территории нашего отеля и наслаждались послеполуденным espresso. Для нас с Мариной дневной кофе это скорее ритуал, чем острая потребность. Тень от большого, крытого тростником зонта, создавала умиротворенную обстановку. Стоящий за стойкой бармен откровенно скучал.

В это пору дня людей на террасе обычно немного, и лишь за неcколькими из столиков расположились по одному-два человека.

Тем более оказалось совершенно неожиданным появление у нашего столика мужчины со стаканом светлого напитка с плавающим в нем кусочком лимона. Он вежливо, с едва заметным наклоном головы спросил, кивнув на свободное место:

Извините, у вас свободно? - и не дожидаясь ответа, продолжил, - не возражаете, если я присяду за ваш столик?

Конечно, - ответил я, бросив на жену недоуменный взгляд.

Мы оба были удивлены не столько вопросом, сколько тому, что он был задан на русском языке, что в этих краях встретишь нечасто. Незнакомец не спеша поставил на стол свой стакан, одернул брюки и сел на стул, пододвинув его осторожно, чтобы не затронуть довольно шатко стоявший стол.

Он был невысокого роста, худощавый, с приятным выражением лица. Темно-каштановые, слегка вьющиеся волосы, изрядно тронутые сединой, были аккуратно расчесаны, словно он только что вышел из парикмахерской. На нем была светлая, в мелкую полоску рубашка с коротким рукавом, бежевые легкие брюки и открытые светлые сандалеты. Он отпил глоток напитка из стакана и вытер рот салфеткой.

Извините за мою навязчивость и что я нарушил вашу беседу. Но я услышал русскую речь и просто не мог, чтобы не подойти. Я приметил вас еще несколько дней тому, вероятно вскоре после вашего приезда. Мне показалось, что я вас откуда-то знаю. Я долго вспоминал и, наконец, вспомнил. Вы отдыхали уже здесь, в этом отеле. Верно?

Да, - мы с Мариной переглянулись, - мы здесь были несколько лет тому назад.

Я вас тоже запомнила, - поддержала беседу моя жена, - только, мне помнится, вы...

Да, я был тогда не один...

Он отвел в сторону взгляд и замолчал. Его вдруг погрустневшее выражение лица говорило о нежелательности углубляться в эту тему. Наступила неловкая пауза.

Меня зовут Федор, - прервал наш визави несколько затянувшееся молчание.

Я представил жену и назвал себя по имени.

Федор сделал несколько глотков.

Вновь настала затяжная пауза. Разговор явно не вязался. Каждый из нас делал вид, что занят своим напитком. Только моя жена увлеченно «поглощала» очередную книгу.

На концерт пойдете сегодня? Аниматоры устраивают какое-то представление: то ли циркачи приедут, то ли танцоры. В этом году с этим делом похуже стало. Прошлые годы были как-то повеселее..., - неожиданно прервал молчание Федор.

Да, конечно было лучше, - неожиданно включилась в разговор Марина, - танцы были, музыкальные вечера... А сейчас мы не ходим. Просто гуляем по набережной...

А вам не скучно?

Нам не бывает скучно, всегда есть о чем поговорить.

Мы еще посидели немного, время от времени перебрасываясь малозначимыми фразами. Вскоре напитки были выпиты и мы, пожелав друг другу приятного вечера, разошлись.

Мне кажется, - сказала Марина, Федору очень хотелось бы пообщаться, может быть, даже, высказаться... Мне представляется, что он очень одинок.

Я с ней согласился. До ужина было еще добрых полчаса и мы решили пройтись по набережной. Впереди, на обзорной площадке маячила одинокая фигура Федора. Он стоял, облокотившись на парапет и смотрел вдаль. Там, впереди расстилался сверкающий в лучах заходящего солнца безбрежный океан. Слева, далеко-далеко, почти у горизонта был виден уходящий куда-то круизный лайнер. Его белоснежный корпус и застекленные балконы отсвечивали сверкающими бликами в лучах заходящего солнца. Мы подошли к Федору.

Правда, красиво? - спросил он, не отрывая взгляда от удаляющегося лайнера.

Очень, - подтвердила Марина.

Оба замолчали. В эти минуты каждый из нас думал, наверное, о чем-то своем. Я смотрел не отрываясь на завораживающий вид - алеющие на небосклоне последние лучи заходящего солнца.

Наверное, к непогоде, - предположил Федор.

«Если солнце красно с вечера, моряку бояться нечего» , - процитировал я, когда-то услышанную морскую поговорку.

Может и так, - согласился Франц.

После ужина мы стояли с Мариной в большом вестибюле нашей гостиницы и обдумывали, в какую сторону сегодня направиться на прогулку. Выбор, правда был небольшой. Либо в левую, либо в правую часть променада. Пока мы «совещались», подошел Федор.

Что вы решили, на концерт идете? - поинтересовался он.

Я точно не собираюсь, - ответил я, - лучше пройтись.

Вот и пойдите, погуляйте, может быть, где-нибудь за коктейлем посидите, пообщаетесь, - неожиданно включилась Марина.

А что? Это идея, - засмеялся Федор, - пойдемте, пока совсем ночь не настала. Здесь, на юге темнеет быстро...

Быстро смеркалось. Мы медленно шли по променаду. Слева от нас простирался океан, сливаясь где-то вдали с темнеющим и становившимся, поэтому, каким-то угрюмым небом. Справа, тесно выстроилась череда баров, кафе и ресторанов. Мало-помалу публика заполняла полюбившиеся заведения, чтобы пропустить бокал-другой прохладного вина, кружку пенящегося пива или продегустировать какой-нибудь коктейль...

Может быть и нам ненадолго сюда заглянуть? - кивнул я в сторону бара, - коктейль или что-нибудь покрепче...- предложил я.

Во-первых, ненадолго не получится. А, во-вторых, я вообще спиртного не употребляю.

Я хотел сначала пошутить на эту тему, но подумал, что для подобных шуток мы еще слишком мало знакомы.

Давайте просто пройдемся, - предложил Федор, - я люблю тишину. И еще мне нравиться смотреть на океан...

Спустя полчаса мы сидели на бетонной скамейке, еще не остывшей после теплого солнечного дня. Впереди, в нескольких десятках метров, расстилался океан. Ветер, вызывавший днем некоторое раздражение, прекратился. Легкие волны прибоя мягко набегали на берег, с тихим шуршанием перекатывая взад-вперед мелкие камешки. Вдали, где-то далеко-далеко мерцали крохотные огоньки рыбачьих лодок. Дважды в небе неслышно проплыли огни самолетов, отправившихся домой, куда-то за океан...

Позади нас то усиливаясь, то не надолго затихая доносился шум, специфический шум курортного города. Город жил своей жизнью...

Постепенно завязался непринужденный разговор. Мы переходили с одной темы на другую. Федор на удивление оказался довольно приятным собеседником. Как-то незаметно перешел разговор на семейную тему. Федор поинтересовался, какая профессия у моей жены. Узнав, что она инженер, уважительно закивал.

А вот у меня нет семьи. Не сложилось как-то...

Он замолчал, видимо обдумывая, стоит ли продолжать затронутую тему. Чувствовалось, что это дается ему с трудом.

Может быть мне по жизни не везло, но чаще, мне кажется, это было фатальное стечение обстоятельств, - неожиданно продолжил он.

Снова длительное молчание.

Начинается прилив, - произнес он.

Действительно, шум от набегавших на берег волн стал более явственней. Светлая полоса прибоя обозначилась совсем рядом, метрах в десяти. Потянуло прохладой. Океан дышал...

Вы любите истории? - неожиданно изменил Федор тему разговора.

Какие истории? - не понял я.

Например, житейские.

Это всегда интересно.

Если хотите , я расскажу одну, на мой взгляд, интересную историю , - неожиданно предложил мой собеседник.

С большим удовольствием. Я люблю необычные истории.

Да, эта история началась давно, ровно сто лет назад и, на мой взгляд, не совсем обычная.

Помолчав немного, видимо собираясь с мыслями, Федор начал свой рассказ.

В начале февраля 1912 года, на рассвете грузопассажирский пароход «Victoria», шедший под флагом Германии, дымя единственной трубой и подавая время от времени звуковые сигналы, медленно входил в Людерицкую бухту. Грузовые трюмы были загружены военной техникой, оружием и снаряжением для группы немецких войск, расквартированных в окрестностях Людерица, провиантом, строительными материалами и прочими товарами, столь необходимыми в местах, удаленных от метрополии.

Кроме грузов на пароходе находились до сотни солдат, предназначенных для усиления уже существующего контингента германских войск, два нижних и один старший офицерский чин, несколько старателей для работы в компании по добыче алмазов, коммивояжеры, торговцы, и люди неопределенных профессий, которых влекла в эти края очевидная жажда наживы. Большая часть этого контингента находилась на верхней палубе и без особого интереса рассматривала скучные пейзажи пустынного африканского берега, сменившегося затем грядой небольших скалистых островков, лишенных какой-либо растительности.

Облокотившись о высокий фальшборт, поеживаясь от утренней свежести, в стороне от остальных пассажиров одиноко стоял молодой человек. На вид ему было не более тридцати. Среднего роста, худощавый, темные, чуть вьющиеся волосы зачесаны назад, лицо продолговатое, глаза карие. Звали его Франц Мартин.

По специальности он был врачом. Полгода тому он заключил пятилетний договор с Германским колониальным обществом о работе в какой-нибудь из колониальных территорий Германии.

Прошло два или три месяца, пока он определился с местом, где ему предстояло работать.

Остальное время ушло на оформление и подготовку к отъезду.

Глядя на унылый безжизненный пейзаж он думал, правильно ли он сделал выбрав именно этот путь развития своей дальнейшей карьеры. Ответ на этот вопрос сейчас никто дать не смог бы.

Постепенно мысли Франца унеслись далеко-далеко, во времена его детства, когда он жил с отцом и матерью в Баварском городе Розенхайм.

Отец его, Петер Мартин, держал небольшой магазин скобяных изделий. Мать помогала ему как могла, но, в основном, поскольку была слаба здоровьем, занималась домашними делами. Францу было четырнадцать лет, когда его мама умерла.

Отец через год женился. Между мачехой и Францем отношения с первого дня не сложились. То ли мачеха ревновала его к мужу, то ли по какой-то другой причине, но день ото дня атмосфера в доме становилась все хуже. Вскоре у «молодоженов» родилась девочка Гертруда. Отношения в семье стали еще напряженнее. Нельзя сказать, что Франц был совсем обделен вниманием отца, но … После школы, он все свободное время проводил в магазине, помогая отцу. В дела Петера, касающиеся магазина, жена не вмешивалась, но требовала чуть ли не ежедневного отчета о полученной выручке.

После окончания школы Франц пожелал остался работать в магазине. Мачеха была категорически против. Однажды, после очередных «семейных разбирательств», сын с отцом просидели всю ночь за разговором о будущем Франца.

Наутро, собрав свои немногочисленные пожитки, Франц покинул отчий дом. Навсегда. Прощаясь Петер обнял сына, и, незаметно для следившей за каждым его движением жены, передал Францу завернутый в старую газету небольшой пакет.

Это все, что я смог для тебя собрать... Может быть на первое время тебе хватит.

Спасибо, отец.

Отец и сын обнялись. Не оглядываясь, Франц ушел. Он не видел, как отец еще долго стоял, смахивая слезы тыльной стороной ладони.

Только спустя несколько месяцев он написал отцу письмо, в котором сообщил, что зачислен на медицинский факультет университета в качестве вольнослушателя. Ответа на свое письмо он не получил. Через полгода Франц получил официальный статус студента и снова написал письмо отцу, чтобы его обрадовать. Вскоре Франц получи коротенькое сообщение, что у отца все благополучно и что Гертруда растет... Эти скупые строки все-таки действовали успокаивающе и Франц с головой окунулся в учебу.

В течение трех лет Франц ни разу не приезжал в отчий дом. Его вполне устраивали хоть редкие, но тем не менее успокаивающие письма отца о том, что с ним все в порядке. А с мачехой у него было ни малейшего желания встречаться.

Неожиданно Франц получил предложение на годичную стажировку в Англии, чем он с большим желанием воспользовался. Прошел- пролетел год и по возвращении он получил место практиканта в одном из госпиталей Берлина. После окончания учебы Франц был приглашен на должность лечащего врача в частную клинику, с весьма скромной, на первых порах зарплатой, что претило его природной амбициозности и честолюбию. Ведь он мечтал, что вскоре после окончания учебы откроет собственную клинику...

Однако осуществление его давнишней мечты оказалось несбыточной фантазией. Не хватало как минимум двух компонентов: средств и нужных связей.

Поскольку ни того, ни другого у Франца не было, пришлось отложить эту идею на неопределенный срок. Тем не менее работа в клинике давала Францу одно неоценимое качество — опыт.

Прошло несколько лет. Однажды в одной из газет ему попалась заметка, что Германское колониальное общество приглашает «новых колонистов» для освоения «заморских» территорий. В состав Германских колониальных владений в те годы входили — Германская Юго-Западная Африка, территории на восточном побережье Африки, Камерун, Каролинские острова, Марианские острова, Остров Самоа, остров Науру, Того...

После долгих раздумий Франц решил, что несколько лет проведенных в одном из этих мест - верный способ если не разбогатеть, то, по крайней мере, значительно укрепить свое финансовое положение.

После некоторых колебаний он решил, что предпочтительнее всего будет для него Германская Юго-Западная Африка. Почему он так решил, Франц толком не смог бы объяснить.

Он планировал после заключения контракта и оформления выездных документов съездить повидаться с отцом, от которого уже давно не было никаких известий.

Однако одно событие, произошедшее в последние дни, едва не разрушило все его планы.

В один из дней Франц получил сообщение от некоего господина Мюллера, адвоката, который сообщил, что представляет интересы Петера Мартина и должен ознакомить Франца, как прямого наследника, с текстом завещания...

Франц поначалу не мог ничего понять.

Какое завещание? Неужели с отцом что-то случилось?

Я не знаю где ваш отец и что с ним. Незадолго до своего исчезновения, он оформил завещание. Мне для завершения некоторых малозначимых формальностей нужно было кое-что уточнить. Я приехал к нему, но дома его не оказалось. По сообщению соседей, они не видели его уже несколько дней...

Адвокат помолчал немного, очевидно для того, чтобы придать большую значимость своим словам.

Согласно воле вашего отца, деньги, вырученные от продажи дома и магазина переходят в ваше распоряжение, за исключением издержек за услуги адвоката. Вы вступаете в права наследия через шесть месяцев. Так гласит закон. Кроме того, я должен передать вам, полученное мною несколько дней тому письмо, запечатанное в двух конвертах. Так что я его не читал.

Франц нетерпеливо вскрыл конверты и достал из него вдвое сложенное письмо.

« Дорогой Франц! Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет. Семья распалась. В этом нет моей вины. Жена оставила меня, забрала мою девочку и уехала. Бог ей судья. Настал мой черед. Я ухожу...

Твой папа.

Р.С. Если когда-нибудь встретишь Гертруду и она будет нуждаться в помощи, помоги ей».

Комментировать содержание письма и отвечать на какие-либо вопросы, адвокат отказался. В тот же день Франц написал запрос в полицейское управление Розенхайма. Правда, особых надежд на расторопность местных полицейских в поисках следов отца он не возлагал.

Полученное наследство, хотя и представляло некоторую круглую сумму, однако было недостаточным для открытия солидного дела, о котором так мечтал Франц, и он решил все- таки стать на время колонистом, тем более, что контракт был уже им подписан.

До назначенной даты отъезда оставалось чуть больше месяца и Франц решил посвятить это время изучению особенностей района Африки, куда он вскоре отправится, и подготовке хотя бы на первое время необходимых медицинских препаратов, медикаментов и различных товаров и грузов, которые, по его мнению, могут пригодиться. К сожалению, среди сотрудников компании не нашлось ни одного человека, который мог бы его просветить в этом вопросе.

Наконец настал день отъезда. То ли от волнения, то ли от нечего делать, Франц приехал в морской порт за несколько часов до отправления судна. Готовый к приему пассажиров, теплоход «Victoria» уже стоял у стенки главного причала Гамбургского порта. Все транзитные грузы были уложены и закреплены в трюмах еще днем ранее.

Можно сказать, экзотическое десятидневное путешествие с кратковременными заходами в Порту, Касабланку и Дакар для пополнения запасов провизии и проведение операций по выгрузке и приему грузов мало интересовало Франца. Можно сказать, не интересовало совсем. Все мысли его были направлены на будущее обустройство. Франц строил планы, когда он, по завершении контракта, вполне состоятельный и обеспеченный бюргер вернется в Германию и откроет там современную частную клинику... Он тогда не мог представить себе,

что его возвращение на Родину отодвинется на долгие пятнадцать лет...

Тем временем теплоход «Victoria» стал под разгрузку в порту Людерица. На причале собралось до сотни встречающих и зевак. Отдельно стояла довольно большая группа военных. Франц Мартин в числе других пассажиров медленно спускался по трапу. В руках у него был лишь легкий плащ и небольшой дорожный саквояж. Его багаж, состоящий из двух чемоданов и двух плетеных коробов с медикаментами и медицинскими принадлежностями, должны были доставить чуть позднее.

Еще на трапе Франц заметил стоящего несколько в стороне от встречающих явно скучающего от долгого ожидания молодого человека с поднятым над головой небольшим плакатом.

„Herzlich willkommen, Herr Dok!“ (Добро пожаловать, господин доктор!).

Очень приятно, - подумал Франц и поспешил к встречающему его юноше.

Юноша проводил вновь прибывшего сначала в пункт контроля, затем, после некоторых формальностей, занявших около получаса, в единственный в городе отель, именуемый «Gästehaus in alten Villa“ (Гостевой дом в старой вилле), где для господина доктора был зарезервирован отдельный номер. Через час с небольшим привезли багаж и Франц сразу же начал его по-хозяйски раскладывать.

Утром ему предстояло пройти процедуру представления и регистрации в комиссариате.

После множества вопросов на тему: «Как там, дома?», в течение короткого времени были закончены все формальности и Франц мог уже считать себя полноправным жителем Людерица.

Теперь он стоял перед выбором: устраиваться на работу в муниципальный госпиталь, предлагать свои услуги владельцу единственной в городе частной клиники или открывать «свое дело». Взвесив все за и против, Франц решил, что для начала карьеры работа в госпитале выглядит более предпочтительным предложением.

Госпиталь был переполнен . Единственный, оставшийся на весь госпиталь лечащий врач метался по палатам, еле успевая осматривать больных и на ходу раздавать указания медсестрам. Старший врач или, как называли здесь его Oberarzt, выехал для оказания неотложной помощи в район алмазных приисков. Врач инфекционного отделения находился в отпуске. Пожилая женщина врач-акушер в расчет не принималась.

Францу пришлось сразу же с головой окунуться в работу. Обстоятельства вынуждали его заниматься не только терапевтической практикой, но и работать в смежных отделениях. Теперь он уже не по наслышке узнал, что такое малярия, желтая лихорадка и другие болезни, о которых он слышал, как говорится, только краем уха. А тяжелые несчастные случаи на приисках с долго незаживающими ранами, а укусы всяких паразитов и змей, вызывающих страдания людей...

Так текли дни за днями, за неделями недели, месяцы... Он очень быстро понял, что работая простым врачом в госпитале, он никогда не осуществит свою мечту «разбогатеть».

Нужно было открывать свою, частную клинику. На удивление, разрешение городских властей и лицензию Франц получил довольно быстро и без особых затрат. Но дальше... Дальше нужны были деньги и не малые.

Аренда помещения с гарантией последующего выкупа, ремонт и перестройка помещений под нужды клиники, приобретение инвентаря и оборудования, содержание обслуживающего персонала и многое, многое другое, что им первоначально не учитывалось, требовали больших затрат. На все это денег не хватало. Денег, которые завещал ему отец, по его подсчетам едва ли хватало только на стартовые расходы.

Вначале пришлось отказаться от запланированной установки дорогой и красивой мебели, делающей приватную клинику более привлекательной, заменив ее более скромной; сократить число обслуживающего персонала до минимума, а также пересмотреть прочие расходы.

Франц никому не мог признаться, что ему самому приходилось какое-то время убирать помещения, поскольку он не мог оплачивать труд уборщицы. Не говоря уже о том, что об устройстве собственного быта ему также пришлось заботиться самому.

Время шло и постепенно «Клиника Франца Мартина» начала завоевывать популярность. Плата за прием у врача и лечение были довольно умеренными. Было у него одно неоспоримое преимущество — в клинике всегда были необходимые лекарства, стоили, правда, недешево, но были.

Вскоре появился определенный круг знакомых, встречам с которыми Франц отдавал предпочтение другим. Это были военные из состава командования группой немецких войск, работники высшего звена комиссариата города, менеджеры алмазодобывающих приисков и другие «нужные» люди.

Постепенно, Франц приобщился к нелегальной скупке алмазов, которые время от времени доставляли его пациенты. То ли они таким образом расплачивались за редкие, но крайне необходимые лекарства, то ли за хранение врачебной тайны, то ли еще за какие-то не совсем обычные и явно не врачебные услуги.

В числе его знакомых были два шкипера с судов, привозивших товары и продовольствие в прибрежные города в том числе и в Людериц. Через них он заказывал и получал необходимые медикаменты, часто в обход таможенного контроля. Через них же он со временем наладил сбыт краденых и не учтенных алмазов.

Он понимал насколько это опасно, но... Как бы там ни было финансовое положение Франца все более упрочнялось.

На Рождество приехала к помощнику комиссара, господину Лео фон Вернеру его сестра из Германии. Отец Вернера был когда-то весьма процветающим предпринимателем, однако из-за каких-то темных дел он обанкротился, оставив своим детям, сыну Лео и дочери Амалии лишь финансовые неприятности и фамилию с приставкой «фон». Со временем Лео поступил на государственную службу и, спустя несколько лет, благодаря старым связям отца занял некоторый пост в Германском колониальном обществе и вот уже около десяти лет живет и работает в Людерице. Сестра его, Амалиа, миловидная, но с виду болезненная двадцатипятилетняя, засидевшаяся в девицах, высокая, худая блондинка жила одинокой жизнью и числилась на какой-то малозначимой должности в городской управе Берлина.

То ли Амалиа приглянулась Францу и что-то тронуло его душу, то ли просто надоело одиночество, но только совершенно неожиданно для окружающих, к сочельнику он сделал ей предложение руки и сердца.

Ранней весной 1914 года Амалиа переехала в Людериц и они окончательно оформили свои отношения.

Амалиа по натуре была домоседкой. Она с удовольствием окунулась в ведение домашних дел и обустройство их жилища. Ее мало интересовали дела мужа .

Женитьба Франса мало изменила его образ жизни вне дома. Он появлялся в обществе с супругой лишь в исключительных случаях.

Пока у него были солидные пациенты, а добыча алмазов, хотя и снизилась, но все-таки еще процветала, благополучие Франца продолжало расти.

Вскоре, однако, размеренную жизнь в Людерице потрясли изменения, вызванные началом первой мировой войны. Вроде бы в городе ничего не изменилось, но общее настроение было такое, словно под ногами начала колебаться земля, как при землетрясении. Войска, на всякий случай были приведены в боевую готовность.

В это время вооруженные силы Южно-Африканского Союза (ЮАС), ставшие на сторону англичан, начали наступление на север, в сторону территорий, принадлежащих Германии. В мае 1915 года южно-африканские войска высадились в Людерице. В тяжелом бою немцы потерпели поражение.

Живыми и невредимыми осталось не более трети немецкого населения. Новое колониальное начальство не возражало против проживания оставшихся немцев на территории Людерица.

Как раз в самый разгар военных действий в семье доктора Франца Мартина произошло важное событие. Амалия родила двух девочек- близняшек. Назвали их — Анна-Мария и Верена. Рождение детей не привело к каким-то ощутимым изменениям в жизни семьи Франца. Чтобы сохранить память об этом важном событии Франц заказал городскому ювелиру два одинаковых серебряных медальона. На лицевой стороне был выгравирован вензель обозначавший начальные буквы имен Франца и Амалии, скрытые сложным орнаментом. Внутри на обеих сторонах были вставлены их крошечные фотографии.

Вручим девочкам эти медальоны, когда подрастут, - решил он, - пусть это напоминает им о родителях.

Новая администрация города не препятствовала существованию частной клиники Франца.

Все было, как прежде, за исключением, может быть, некоторых сложностей с приобретением контрабандных медикаментов. Однако Франц считал это явление временным, поскольку люди продолжали болеть, независимо от того кто они были, немцы, англичане или южно-африканцы и всем нужно было оказывать помощь.

В Людерице, конечно, не чувствовалось, что где-то далеко, в Европе полыхает война, что число погибших уже исчисляется сотнями тысяч, а может быть и миллионами...

Вскоре стало известно, что Германия войну проиграла, что у нее отобрали все заморские территории и еще много чего другого... Однако, несмотря на все это оккупационные власти

не притесняли немецких колонистов.

После окончания войны многие из них решили вернуться на Родину. Новая администрация не препятствовала этому. К июлю 1919 года половина немецкого населения вернулась в Германию. Германская Юго-Западная Африка уже больше не существовала.

На семейном совете Франц и Амалия решили пока не уезжать. В Германии послевоенная разруха, да и дети еще слишком маленькие. К тому же «дело» у Франца пока процветало. Работы было много и хороший врач, которых было в округе не так уж много, ценился достаточно высоко.

Шли годы... Наступил 1930год.

Годом ранее решили всем семейством осуществить поездку в Европу В течение месяца они путешествовали по разным странам. Побывали во Франции, Италии, Германии, Голландии и завершили свое путешествие в Англии. Больше всего им понравилось в Германии и Англии.

Разговоров и воспоминаний хватило на целый год.

Франц, наконец-то, решил, что пора уезжать. Не потому, что им плохо жилось в стране, ставшей ему и его семье вторым домом. Он хотел дать девочкам европейское образование и вывести их в свет. Его материальные накопления и ценности, которые были надежно спрятаны .в одном из Лондонских банков, позволяли ему без особых затруднений претворить эти желания в жизнь.

Но тут мнения разделились. Анна-Мария хотела только в Англию, Верена и Амалиа хотели, чтобы Верена продолжила учебу в Германии. Сам Франц склонялся тоже больше к Германии.

После долгих обсуждений, когда вопрос об отъезде был в принципе решен, Франц предложил, что «семейное гнездо» у них будет в Германии, а место дальнейшей учебы девочки выберут по своему усмотрению. Амалиа пыталась поначалу возразить, но вскоре согласилась.

Прошло немного времени и Франц, через нанятых посредников приобрел дом недалеко от Мюнхена, на берегу Штарнбергского озера.

Дом был не достроен. Его прежний хозяин, лишившись работы, чтобы выплатить кредит, был вынужден его продать. Двухэтажный особняк был построен без особых архитектурных излишеств. На первом этаже располагались кухня, обеденный зал и две небольшие комнаты для прислуги, в подвале — вспомогательные помещения. Наверху находились четыре спальни. К дому примыкал небольшой участок земли с уже высаженными кустами роз и несколькими декоративными деревьями. После завершения основных работ по дому, Франц решил, что настала пора устраиваться на работу. У него не было желания открывать свою клинику, да он и не знал как отнесется к нему местная власть. При попытке устроится врачом в местную клинику он встретил вежливый отказ. Это озадачило Франца. Та же участь постигла его при попытке устроится на работу в соседнем городке. Там ему непрозрачно намекнули, что он не совсем «свой».

В конце лета 1931 года девочки разъехались, Анна-Мария в Лондон, Верена в Берлин.

Анна-Мария поступила в Лондонский университет королевы Марии, на отделение естественных наук, а Верена — в университет на медицинский факультет.

Перед отъездом Франц одел на шею каждой медальон. Кроме того он сообщил, что открыл три счета : для Анны-Марии в Лондоне, а для Верены и Амалии в Германии. Он посчитал, что средств на учебу девочкам и на первое время пока устроятся на работу при скромных расходах будет достаточно.

Через адвоката он оформил положение о порядке наследования дома. В случае каких-то непредвиденных событий или форс-мажорных обстоятельств после него дом переходит во владение к Амалии, затем к Анне-Марии, затем к Верене.

Для каждого из нас это родной дом и каждый является равноправным его совладельцем. Если что-то с кем-нибудь из вас случится, ваше право наследования дома или его части перейдет к наследнику или наследникам. Подтверждением права преемственности помимо документальных доказательств должен стать один из этих медальонов, на котором скрытно обозначены наши с мамой инициалы. И еще. Если вдруг окажется, что дом некому унаследовать (в жизни все может быть), он переходит во владение общины. Продавать дом или его часть нельзя.

С этими словами он показал удивленным Анне-Марии и Верене, где именно скрыты на крышечке медальона инициалы и как их распознать.

После отъезда девочек дом опустел. Франц и Амалиа почти не разговаривали. Амалиа продолжала возиться по хозяйству, а Франц часами просиживал у открытого окна спальни глядя на видневшиеся вдали горные вершины Альп.

Из прислуги в доме держали только одну работницу, по имени Клаудиа, которая помогала Амалии в ведении домашнего хозяйства. Это была скромная на вид женщина лет сорока, родом откуда-то с юга Баварии. Нанял ее Франц через пункт по трудоустройству. Всю неделю она трудилась и жила в доме Мартинов, а на выходные и праздничные дни уезжала к себе. Таковы были условия договора.

Однажды Франц и Амалиа сидели на террасе за утренним чаем и перебрасывались малозначимыми, довольно скучными фразами. Обычно, наскоро выпив чай, Франц уходил. Клаудиа убирала со стола. Амалиа пересаживалась в свое кресло и принималась за чтение очередного романа. Сегодня был день, когда Клаудиа отсутствовала. Чай был давно выпит, но в этот раз Франц, изменив своей привычке, не уходил... Амалиа подняла на него удивленные глаза.

Амалиа, нам нужно серьезно оговорить.

Амалиа молчала. Это предложение оказалось таким неожиданным и непривычным, что ей было просто нечего сказать и она приготовилась слушать.

Амалиа, я не могу больше так жить. Без работы и все время под подозрением. Мне кажется, что в Германии назревают страшные времена. Я не могу здесь больше оставаться.

И что ты собираешься предпринять?, - не выдержала Амалиа.

Я хочу уехать.

Куда же ты надумал? - почти с насмешкой произнесла она.

В Африку уже не вернуться..., - размышляя вслух, ответил Франц. - А что если попытаться уехать в Англию? Там же все-таки Анна... Хоть на какое-то время...

«На какое-то время» у тебя не получается, - рассеянно ответила Амалиа, потирая пальцами лоб.

Что же тогда делать?

Амалиа почувствовало неуверенность и даже какую-то безысходность в его словах. Оба молчали. Каждый думал о своем. Настала какая-то гнетущая тишина.

Завтра утром я уеду. Если кто будет интересоваться, скажи что уехал устраиваться на работу, или что-то такое... Уехал, дескать в Мюнхен или Нюрнберг... Если все получится, то получишь от Анны какое-нибудь сообщение. Ты поймешь... Если нет, то через месяц объявляй в розыск.

Амалия закрыла лицо руками. Тело ее вздрагивало от беззвучных рыданий.

А как же я? - прошептала она сквозь слезы.

А ты здесь остаешься одна за всех, - ответил Франц и нежно обнял ее.

Рано утром Франц вышел из дому. При нем был лишь небольшой дорожный саквояж. Прошел месяц. Никаких известий от Франца не было. Не на шутку взволнованная Амалиа

обратилась с заявлением в полицию, но там только развели руками. То ли не хотели заниматься, то ли посчитали не нужным. Может быть Франц добирался до Англии каким-то кружным путем, а может быть он вернулся снова в Людериц, по которому тосковал или что-то с ним непредвиденное произошло...

Тем временем в Германии назревали события, потрясшие вскоре мир. К власти пришли национал-социалисты во главе с Гитлером. Жизнь в общине города на какое-то время замерла в ожидании грядущих изменений.

Со дня «пропажи» Франца прошло несколько месяцев. Нельзя сказать, что Амалиа сидела, сложа руки. Она несколько раз обращалась в полицию и, даже, написала письмо в Людериц, однако все ее старания заканчивались ничем. Единственную радость доставляли ей письма дочерей, пусть скупые, немногословные, но все-таки это были весточки от самых близких ей людей.

Время шло. Однажды к Амалии нагрянули двое жандармов. Они были подчеркнуто вежливы. Их интересовали только вопросы: где находится ее муж, нет ли о нем каких-либо сведений, где проходят обучение ее дочерей и правда ли, что одна из них живет в Англии. Неопределенные ответы Амалии, видимо, не совсем устроили жандармов и они пообещали, что скоро наведаются еще.

У Амалии закрались сомнения. Откуда, например, жандармы узнали, что Анна-Мария учится в Англии. Она вспомнила, что несколько раз просила Клаудию отнести на почту письма. Ей стало очевидным, что Клаудиа является информатором. Отправив однажды Клаудиу за покупками, Амалия перебрала и сожгла все письма Анны-Марии. На следующий день она, как-будто по делам поехала в Мюнхен и отправила в Лондон письмо без обратного адреса, в котором просила Анну-Марию воздержаться от переписки или, по возможности, пересылать письма из материковой Европы. Месяц спустя Амалиа уволила свою помощницу.

Через некоторое время перестали приходить письма и от Верены. Амалиа была крайне взволнована. Месяц прошел в волнениях и переживании. Наконец получила коротенькое сообщение: «Мамочка не волнуйся. У меня все хорошо.». Без даты и без обратного адреса.

Тем временем события с участием Анны-Марии и Верены развивались по своим сценариям.

Анна-Мария вышла замуж за Майкла Кеннета, офицера британской армии. Майкл походил из семьи потомственных военных и был вполне обеспеченным человеком. Он считал высшее образование для женщин не обязательным и по его настоянию Анна-Мария оставила учебу.

В родовом поместье молодоженам были «выделены» апартаменты вполне достойные их статуса и положения в обществе.

В Берлинском университете, где училась Верена начались «выборочные» увольнения профессорско-преподавательского состава, особенно не арийского происхождения, как «не отвечающих требованиям новых законов Рейха». Как раз в это время Верена познакомилась со студентом технического университета Марком Розенфельдом. Они понравились друг другу. Марк был сыном профессора и может быть, поэтому вызывал у многих чувство зависти. Ни Верена, ни Марк не участвовали ни митингах, ни в каких-либо других протестных акциях, им было хорошо вдвоем и они проводили вместе все свободное время.

Когда отец Марка был уволен, он сам из-за оскорблений и травли вынужден был уйти из университета. Верена в знак солидарности тоже оставила университет, хотя ей ничего не угрожало. Их внутренние протесты выражались только в молчаливом несогласии с политикой, проводимой властями.

Марк предложил Верене уехать из Германии. Куда? Да куда угодно. Это звучало как-то несерьезно. После долгих раздумий Марк предложил попробовать выехать во Францию под предлогом короткого путешествия перед помолвкой.

Они иногда подолгу сидели в студенческом кафе и обсуждали план «побега». Когда-то это кафе никогда не пустовало, было шумным от студенческого гомона. Сейчас в нем было непривычно пусто и оттого неуютно.

Далее, чем выбор пути до границы с Францией, фантазий и знаний у Марка и Верены явно не хватало. Если Марк еще как-то крепился, то Верену обуревал страх, страх перед неизвестностью.

Я уже все решил. Здесь оставаться мне нельзя. Я чувствую... я знаю, что очень скоро настанут страшные времена. Я не знаю, как это будет выглядеть, в каком виде, но..., - Марк замолчал.

Ты рисуешь страшную картину.

Да. Именно так и будет.

Он замолчал снова. Молчание длилось довольно долго.

Так ты едешь со мной?

Конечно, но … мне страшно.

Не волнуйся. Все будет хорошо. И вот еще...

С этими словами Марк взял руку Верены, погладил ее нежно и … надел на ее палец изящное золотое колечко с крошечным, искрящимся при свете настольной свечи, бриллиантом. У Верены брызнули из глаз слезы. Она обняла Марка.

Через два дня они отправились в путь.

В течение передвижения по Германии их документы дважды проверяли патрули и не выявив ничего подозрительного, лишь желали счастливого пути. Это вселяло надежду на легкое пересечение границы. К пропускному пункту они добрались на рассвете. Вышедший из служебного помещения заспанный сержант, которого сопровождал вооруженный солдат, долго и тщательно рассматривал документы Верены и Марка. Затем сержант что-то приказал солдату и вместе с документами скрылся за дверью. Его не было довольно долго. Верена уже подумала, что это ее вина, поскольку паспорт ее был выдан от имени «Свободного государства Бавария», а менять его согласно распоряжению новых властей она не торопилась. Однако дело обстояло совсем не так. Вышедший через несколько минут сержант сообщил, что для Верены граница открыта и она может продолжать свой путь. Как Марк не уговаривал, как не пытался что-то объяснить, сержант оставался непоколебимым. Наконец Марк рискнул и спросил может ли он переговорить с господином офицером. Сержант пожал плечами и пошел выяснять. О чем говорил Марк с офицером неизвестно, только спустя какое-то время он вышел с разрешением на пересечении границы. Правда, при этом почти все деньги и ценности, имевшиеся у Марка, перекочевали в руки пограничника.

Верена и Марк решили двигаться на юг и через два дня достигли Марселя. Здесь впервые между ними возник конфликт. Верена не возражала остаться здесь, а Марк настаивал на переезд дальше, в Испанию.

В итоге два бывших студента, преодолев путь в тысячи километров оказались в Барселоне, на северо-востоке Испании.

Шел 1935 год.

Обстановка в Испании тоже оказалась не простой. Обнищавшее сельское население, безработица, нежелание или неспособность правительства проводить социальные и экономические реформы, борьба за власть между группами, партиями и движениями, борьба автономий за расширение своих прав, все это не способствовало укреплению стабильности в обществе. Назревали события, которые в итоге привели к гражданской войне. Верена не понимала той политической обстановки, которая складывалась в Испании. Ее политика не интересовала. Она хотела спокойно жить и, со временем, продолжить учебу. А еще ей хотелось, чтобы у нее была семья, дети...

Они сняли небольшую комнату на южной части города, недалеко от центра. Несколько дней Марк и Верена просто упивались красотами города. Улицы и площади, великолепные творения знаменитого Гауди, гора Тибидабо - самая высокая точка Барселоны, поразительный храм Святого Сердца, главным символом которого является скульптура Христа с распростертыми руками, парки, особенно парк Гуэль, созданный тем же Гауди и многое другое, присущее только этому городу, приводило их в неописуемый восторг. Совершенно обессиленные от усталости и обилия впечатлений, садились они за столик уличного кафе, заказывали по чашечке ароматного кофе и обменивались впечатлениями об увиденном. Для Верены это были лучшие минуты ее жизни.

Время шло.

Оба понимали, что такая беззаботная жизнь не может продолжаться бесконечно. Деньги, оставшиеся у Марка после пересечения немецко-французской границы были почти на исходе. К тому же их пребывание в Испании было по существу нелегальным. Нужно было что-то предпринимать.

Однажды в одном из кафе они познакомились с двумя молодыми людьми. Поводом для знакомства стало обращение к ним одного из них на немецком языке. Познакомились, разговорились о том, о сем. Новые знакомые не особенно распространялись, чем здесь занимаются, только рассказали, что оба из Вены. Постепенно разговор перешел на политические темы, в основном, о событиях в Германии и о назревающем бунте в Испании.

Верене не интересно было слушать их рассуждения и она, спустя некоторое время, ушла. В тот вечер Марк задержался допоздна и пришел очень возбужденный.

После этой встречи Марка словно подменили. Он целыми днями где-то пропадал, стал каким-то хмурым, неразговорчивым...

В один из дней он сообщил Верене, что уходит воевать, будет «защищать Свободу».

А как же я? Ты оставляешь меня одну в совершенно незнакомой стране?

Понимаешь, сейчас самое главное «отстоять Свободу». Собираются люди из разных стран. Это будут интернациональные вооруженные силы, способные отстоять ее. Ты не волнуйся. После победы я обязательно вернусь, - закончил он свою пафосную речь.

Верена ничего не понимала. Какая «Свобода»? О чем Марк вообще говорит? Ответов на эти вопросы она не знала. Она просто, как любящая женщина, страдала. Страдала от обиды, от бессилия, от неопределенности...

Через час Марк ушел. Ушел тихо, почти по-английски.

Верена проплакала всю ночь. Она то гладила подаренное Марком колечко, то перебирала в руках медальон, вглядывалась в лица родителей, словно прося у них поддержки, а слезы текли у нее из глаз нескончаемым потоком. Ей почему-то казалось, что ей больше не суждено увидеться с Марком, что он ушел навсегда...

Так Верена осталась одна, в чужой стране, без знания языка, практически без средств к существованию. Деньги, собранные на дорогу заканчивались ... Но о возвращении обратно не могло быть и речи.

После сравнительно недолгих поисков, Верена нашла работу в госпитале Сан Пау, где ей предложили должность младшей медсестры. Все-таки у нее за плечами было три курса

университетского медицинского образования. Верена с большим желанием взялась за работу. Одновременно она принялась за интенсивное изучение испанского языка.

Время шло, а от Марка не было никаких вестей.

Прошел год. Она уже довольно сносно разговаривала по-испански, что дало ей возможность успешно сдать экзамены и получить диплом медсестры. Спустя полгода Верена получила должность старшей медсестры.

Ей нравился город, в котором она жила, нравилась Испания. Иногда она мечтала:

Я бы хотела здесь навсегда остаться. Вот вернется Марк...

Время шло, а от Марка по-прежнему не было никаких вестей. Тем временем из районов боевых действий приходили все более тревожные сообщения. Где-то не хватало оружия, где-то слабо организованные отряды бойцов не могли оказать должного сопротивления регулярным войскам мятежников, ощущалась нехватка продовольствия... Эти и другие причины привели к тому, что в районах боевых действий складывалась не очень благоприятная для республиканских войск, ситуация.

Верена не особенно вдавалась в политику, старалась не участвовать в каких-либо обсуждениях, часто непроизвольно возникавших среди ее новых знакомых и коллег по работе. Она зачастую не могла понять кто за кого.

Она себя как-то неловко чувствовала, когда слышала, что немецкие самолеты, поддерживая мятежников бомбят испанские города. Ей иногда казалось, что кто-то в спину ей указывает пальцем...

В то же время она слышала, что многие страны оказывают поддержку законному правительству. Все чаще встречались ей группы молодых людей, разговаривавших на непонятном ей языке. Как Верене объяснили, это добровольцы из Советского Союза, которые прибыли для участия в боевых действиях на стороне республиканцев.

Поползли слухи, что испанских детей, оставшихся без родителей или лишившихся места жительства, а также детей, чьи родители воюют на стороне республиканцев в связи с надвигающейся опасностью, будут временно эвакуировать в другие страны.

Это сообщение вызывало определенную тревогу. Вместе с тем многие хотели отправить своих детей подальше от бомбежек, стрельбы, крови... Многие страны согласились временно принять детей. Это были Мексика, Франция, Куба, и другие, в том числе и Советский Союз.

В один из летних жарких дней 1938 года, Верена неожиданно получила предложение сопровождать детей на время их переезда в качестве медсестры. Ее назначение в качестве сопровождающей оказалось чистой случайностью. На ее месте должна была быть старшая медсестра травматологического отделения, но за несколько дней до отбытия парохода у нее случился приступ аппендицита. Когда предложили вместо нее поехать Верене, она сразу отказалась. Тем более, когда узнала, что пароход направляется в Советский Союз. Ведь по-русски она не знала ни одного слова. И только обещание, что этим же пароходом она сможет вернуться в Испанию, побудило ее дать согласие. Верена получила соответствующее удостоверение и, даже не заглянув в него, положила в сумочку и поспешила домой. Ах, если бы она знала, что в этом документе ее фамилия была уже изменена! Было ли это чьей-то ошибкой, или сделано умышленно, уже не имело никакого значения.

На сборы было отпущено всего два дня. . На третий день, рано утром Верена и вместе с ней две учительницы младших классов школы, сопровождающие детей в качестве воспитателей, на небольшом автобусе отправились из Барселоны в южный порт Испании Картагена.

У причала порта стоял под погрузкой грузопассажирский теплоход «Cindad De Tarragona“, который мог принять до трехсот пассажиров. Сколько среди них было детей и сколько взрослого населения, Верена не знала, только ей казалось, что, куда не посмотри — всюду были дети. Вели они себя как-то очень настороженно, у многих на лицах был испуг от непонимания того, что происходит и что их ждет впереди. Некоторые плакали. Детей сопровождала группа взрослых, среди которых были воспитатели, нянечки, повар и другой персонал.

При посадке на теплоход, старший офицер тщательно проверял готовых к посадке людей, сверяя с имеющимися у него списками. Верена была очень удивлена, когда увидела в списке вместо своей фамилии Мартин незнакомую ей фамилию Мартинец. Она пыталась возражать, даже возмущаться... Офицер потребовал от нее удостоверение. Верена достала его из сумочки, раскрыла и... ей стало не по себе. Ей показалось, что она падает, куда-то проваливается... В удостоверении против ее имени стояла фамилия Мартинец.

- Но у меня в паспорте другая фамилия! - продолжала возмущаться Верена.

Это вызвало некоторое замешательство офицера, однако, поскольку времени на выяснения: «Как и почему» не было, ей пообещали, что доложат капитану и он «сможет все уладить». По своей наивности, которую она себе никогда потом не простит, Верена согласилась.

В тот же день, под покровом ночи, теплоход покинул порт и взял курс на Одессу. На протяжении почти всего перехода вплоть до вхождения в Черное море судно подвергалось опасности нападения. Если бы не сопровождающий конвой в составе английских и французских военных кораблей, а также умение и опыт капитана, неизвестно достиг бы теплоход намеченной цели или был бы потоплен вражескими судами или самолетами. Конечно капитану теплохода было не до расследования причин неправильной записи фамилии какой-то медсестры. В пути у него были более важные дела.

В начале августа 1938 года теплоход «Cindad De Tarragona“ без происшествий и повреждений прибыл в Одессу.

По прибытии Верена сразу же пыталась узнать, когда теплоход отправляется в обратный путь и была очень разочарована узнав, что «Cindad De Tarragona“ из-за риска быть захваченным или, что еще хуже, уничтоженным вражеской авиацией или подводными лодками, остается в порту на неопределенный срок. Ей ничего не оставалось делать, как «плыть по течению». Нужно сказать, что к приему детей все было подготовлено: было известно, что всех детей распределят не только по разным детским домам, но и по разным городам. Верене предписывалось находиться с детьми, отправляющимися в город Херсон.

Так началась ее жизнь на советской земле.

Детский дом для испанских детей был расположен в здании бывшего санатория. Условия содержания детей были вполне комфортными, питание хорошее. Для занятий с детьми были приглашены лучшие воспитали детских садов и преподаватели школ, которые любили детей, знали и умели с ними общаться, но сложность заключалась в том, что прибывшие дети не понимали русского языка, а преподаватели советских школ не знали испанского.

Прибывшим с детьми воспитателям приходилось неотступно находиться среди детей весь день, а иногда и ночью. Верена, как могла помогала выбивающимся из сил воспитателям.

Но самое главное, Верена не видела возможности возвращения в Испанию. Она не знала к кому можно обратиться за помощью. Через некоторое время она начала понимать, что путь возвращения отрезан.

Неужели навсегда? - задавала она себе вопрос.

Ответа на него она не находила. Сколько ночей проплакала Верена — не счесть. Она вспоминала родителей, родину детства — небольшой городок на скалистом берегу Юго-Западной Африки, уютный дом на берегу озера в Баварии, университет с его шумной, бьющей ключом жизнью, начавшиеся репрессии, побег в компании Марка через Францию в Испанию, война..., полный опасности переход из Картогена в Одессу... Что ждет ее здесь, в этой далекой и непонятной стране?

Она подолгу держала в руке медальон с изображением родителей и нежно гладила его, заливаясь слезами.

Шли дни за днями, недели... Прошло два месяца с момента прибытия Верены в Херсон.

Она уже начала привыкать к новой обстановке, даже выучила с десяток слов по-русски, но ее произношение было таким, что мало кто понимал, что Верена пыталась сказать.

В середине ноября Верену вызвали в городской отдел НКВД. До этого вызывали почти всех воспитательниц приехавших из Испании. О чем с ними там говорили, рассказывать, а тем более делиться мыслями настоятельно не рекомендовали, но видно было, что они чем-то взволнованы и напуганы. Верене все-таки кое-что удалось узнать.

Это здание в центре города, вызывало у Верены вполне понятное чувство неуверенности в себе и страха.

На входе Верену встретил молодой человек в военной форме, взял у нее документы, покрутил в руках и начал сверять со списком, лежащим на столе. Обернулся и посмотрел на стоящую перед ним женщину. Его лицо выражало неприкрытое удивление.

В кабинете, куда вошла Верена в сопровождении встретившего ее молодого человека, было накурено. За столом сидел мужчина в военной форме с «прямоугольником» на голубых петлицах. Невзрачный, узкоплечий и плоскогрудый с невыразительными чертами лица, он буквально сверлил глазами вошедшую женщину. Справа от него сидел другой военный. Знаков отличия Верена, как ни старалась, разобрать не смогла. Молодой, подтянутый, он был прямая противоположность первому, но, видимо, был ниже по званию. По крайней мере так казалось со стороны.

Поздоровавшись, Верена осталась стоять у дверей, ожидая дальнейшего приглашения.

Старший следователь, лейтенант госбезопасности Горбач. Переводчик, младший лейтенант Козырев, - представил Горбач, сидящего справа. Садитесь, - предложил он, указав на стоящий напротив стул.

Верена в душе была возмущена, тем, что он даже не поздоровался. Горбач долго изучал документы, внимательно рассматривая то паспорт, то удостоверение. Наконец, оторвал взгляд от документов Верены, которые все время держал в руках, посмотрел исподлобья на нее хмурым испытующим взглядом. Затем он через переводчика начал задавать вопросы.

Фамилия, имя, год и место рождения.

Верена на мгновение задумалась: какую называть фамилию, Мартин или Мартинец...

Что, забыли как вас звать?

Нет, не забыла. Фамилия моя Мартин, звать Верена, родилась 15 мая 1915 года в городе Людериц, в Германской Юго-Западной Африке.

Что это за... Африка такая? Не знаю такой страны. Продолжайте.

Я ответила на все ваши вопросы.

Это я решаю: все или не все. Прежде всего, я хотел бы знать, как вы оказались в Советском Союзе. Я надеюсь на ваши правдивые ответы.

Верена рассказала кто ее родители, как она оказалась в Берлине, как со своим женихом была вынуждена временно уехать из Германии, как очутилась в Барселоне, как рассталась с Марком, который ушел воевать за «Свободу».

Верена замолчала, чтобы собраться с мыслями.

Чем вы занимались перед приездом в Советский Союз и как оказались в числе сопровождающих испанских детей?

Снова, со всеми подробностями Верена рассказала как она устраивалась на работу в городской клинике, как сдавала экзамены и получила соответствующее свидетельство. Она слышала, что детей, оставшихся сиротами или родители которых участвуют в боевых действиях отправляют временно детей в разные страны:Мексику, Францию, Кубу, в Советский Союз... Ей никто не предлагал и она никуда сама не просилась. Но однажды ее пригласил старший доктор, который оставался на время за самого главного в больнице и сказал, чтобы она собиралась так как заболела медсестра, которая должна была сопровождать детей.

Я возражала, но мне пообещали, что я этим же теплоходом смогу возвратиться в Испанию. А на самом деле видите, как получилось...

Да, серьезное дело. С одной стороны, мы вас, как гражданку немецкого происхождения должны депортировать на родину.

Верене стало как-то не по себе. Меньше всего она хотела депортации на родину. Но сказать она об этом боялась.

В то же время ваш паспорт выдан не Германскими государственными органами, а органами «Свободного государства Баварии», которого уже не существует. Что делать теперь с вами, не знаю... С другой стороны, вы оказывали помощь детям, которые в ней очень нуждались, при этом, с ваших слов, вы даже не знали, что не были должным образом оформлены. Вы даже записаны под другой фамилией. Чья вина в этом, предстоит еще разобраться.

Это не другая фамилия. Мартинец, это немецкая фамилия Мартин, «переделанная» на испанский лад, - неожиданно догадалась Верена.

Кто же «переделал» вашу фамилию? Вы сами?

Я не знаю. Я получила это «Удостоверение» почти перед самым отплытием.

Старший следователь замолчал. И она вдруг решилась.

А вы можете мне помочь вернуться в Испанию?

К сожалению, нет. Во-первых, морское сообщение уже прервано, а во-вторых, все не так просто..., - ответил он загадочно.

А как же быть с моей фамилией?

Вы же прибыли в Советский Союз под фамилией Мартинец. Так и оставайтесь на ней.

Старший следователь поднялся, Верена медленно поднялась вслед за ним.

У нас еще разговор не закончен. Когда нужно будет я вас еще вызову. Сейчас вы свободны. И вот еще... о нашей беседе просьба никому не рассказывать.

С этими словами он вручил ей пропуск на выход и распрощался.

Весь обратный путь Верена думала, что все это значит. Ничего не придумав, с головной болью от нервного напряжения, она вернулась домой.

В напряженном ожидании прошла неделя, другая... Нового приглашения в НКВД для беседы не поступало. Постепенно Верена успокоилась. Она уже начала привыкать к новому месту, новым людям и... новой, совсем незнакомой стране. Человек постепенно ко всему привыкает. По-прежнему все свободное время она проводила с детьми. Иногда Верена вспоминала Марка. Как было бы хорошо, если бы он был рядом...

Будет ли у меня когда-нибудь семья, дети? - думала она и на глазах у нее наворачивались слезы.

Целыми днями Верена была занята на работе. Оказание помощи детям при многочисленных и довольно частых ушибах, царапинах, синяках и прочих мелких травмах, контроль за соблюдением санитарии, за приготовлением пищи, просто общение с детьми, которые нуждались в этом даже больше, чем в чем-то другом занимало все ее время.

А ведь нужно было еще посещать курсы по изучению русского языка... Для личной жизни времени не оставалось. Так прошло-пролетело два года. В Европе, в разных ее частях уже давно происходили военные конфликты. По сути уже разгоралась вторая мировая война.

В тот день, двадцать второго июня 1941 года утром начались намеченные спортивные соревнования, которые в полдень были неожиданно прерваны сообщением о внезапном нападении фашисткой Германии на Советский Союз. Это было настолько неожиданным, что на какой-то момент многих взяла оторопь. Казалось, что кто-то очень зло и некстати пошутил.

Как такое могло произойти? Ведь с Германией был заключен договор «О не нападении». Никто не мог этого понять. Среди детей неожиданно раздались всхлипывания, перешедшие затем в плач. Плакали все, и дети, и взрослые. У детей были еще свежи воспоминания о бомбежках, о пожарах, об убитых на их глазах людей. Взрослые плакали от полной растерянности.

Что делать? Как долго продлиться война?

Остаток дня и весь следующий день прошли, как в тумане. Верена чувствовала себя скверно. Ей начало казаться, что на нее все смотрят с некоторой подозрительностью и, даже, с опаской. А ведь до настоящего времени она ничем старалась не выделяться среди взрослых, сопровождавших испанских детей. Да и политически Верена выглядела вполне благонадежной.

За исключением короткого промежутка времени в бытность ее студенткой, когда когда она пару раз участвовала в протестных собраниях студентов против увольнения профессоров и преподавателей не арийского происхождения, она не принимала участия ни в каких политических акциях. Больше того, она даже не вдумывалась и не понимала толком кто за кого и почему воевал в Испании. По прошествии какого-то времени, когда она осталась одна, а от Марка давно не было никаких вестей, ее не раз мучила мысль: «А не вернуться ли назад в Германию, в их «семейное гнездышко» на берегу Штарнбергского озера». Конечно о ее тайных мыслях никто не знал.

Через день была объявлена эвакуация. Верена вместе со всеми принялась за работу по подготовке к отправке детей. Спустя несколько дней стало известно, что детский дом, включая весь обслуживающий персонал, эвакуируют куда-то на Северный Кавказ.

Неожиданно, в начале августа Верену вызвали в городской отдел НКВД. Она поняла, что ничего хорошего это не сулит. Первым было желание где-то спрятаться, укрыться , переждать какое-то время, подождать, когда будут отправляться детдомовские и уехать вместе с ними. Подумав, Верена отбросила эту идею

В приемной находилось несколько человек. Прислушавшись к их отрывочным фразам, Верна с удивлением обнаружила, что все они говорили по-немецки. Как же она раньше-то не знала, что среди городских жителей имеются немцы. Ах, как иногда хотелось пообщаться на родном языке!

В кабинете находился военный в форме НКВД . Он не представился и даже не предложил Верене сесть. Не поднимая головы, просматривая какую-то бумагу, он только спросил:

Фамилия, имя, год рождения?

По паспорту я Мартин Верена, 1915 года рождения.

Вы прибыли сюда под фамилией Мартинец, а паспорт ваш уже не действительный. Срок действия его закончился.

Затем, он поинтересовался, как она попала с Советский Союз и есть ли у нее родственники, здесь, в Советском Союзе.

Верена была внутренне возмущена, ведь все это она уже рассказывала... Военный больше ни о чем не спрашивал. Он, наконец, поднял голову, посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом и произнес:

Вам надлежит быть готовой к переезду. За вами заехать могут в любой момент. Вещей брать с собой немного. И вот еще что. О нашей встрече не распространяйтесь.

Но я ведь должна эвакуироваться с детским домом... , - пыталась возразить Верена.

Но он, не реагируя на ее слова, только сказал, обращаясь к другому военному, видимо, пониже званием, который сидел в углу за небольшим столиком и которого Верена раньше не заметила:

Проводи гражданку Мартинец.

Начались дни томительного ожидания. Словно в тумане приходила Верена каждое утро на работу, делала все, как обычно, но не ощущала ни своих действий, ни окружающих ее людей. Это было ужасное состояние. Она чувствовала себя где-то между небом и землей. На вопросы коллег только тяжело вздыхала и отделывалась молчаливым взглядом.

Наконец настал день отъезда. Несмотря на раннее время было душно. Молча, как-то сосредоточенно рассаживались дети и взрослые по машинам, расталкивая куда только можно личные вещи, школьные принадлежности, воду и продукты питания заготовленные на первое время.

Верена стояла в стороне, стараясь быть незамеченной. Непрерывным потоком текли из глаз слезы.

А что, если броситься сейчас к ним, в какую-нибудь из машин и уехать с ними вместе. И будь, что будет... Не прогонят же...

Нет, не могла она на это решиться.

Верена всю ночь не сомкнула глаз. Ее мучили какие-то тревожные предчувствия...

Снова вспомнились ей годы детства, проведенные в далекой Африке, переезд в Германию, дом на берегу озера, кулон, являющийся семейной реликвией и странное завещание отца... Незаметно усталость взяла свое и Верена погрузилась в глубокий сон...

Она проснулась от стука в дверь. На пороге стоял какой-то мужчина средних лет.

Фрау Мартинец? - испытующе глядя на Верену, спросил он по-немецки.

И, не дожидаясь ответа, продолжил:

Я уполномоченный по эвакуации. У вас на сборы есть только пять минут.

Верена взяла со стола несколько яблок, оставшийся от ужина кусок булки, просто сгребла

с туалетного столика в сумку лежащие сверху принадлежности, проверила, на месте ли документы. Затем схватила чемодан, который вот уже несколько дней стоял упакованный у ее кровати, оглянулась, как бы прощаясь навсегда со своей уютной комнаткой и вышла вслед за

уполномоченным.

Через два дня старенький дымящий пароход, на котором находились около сотни

пассажиров прибыли в Запорожье. Там находился один из распределительных пунктов по переселению этнических немцев, компактно проживавших с давних времен на территории Крыма и некоторых областей Украины. Кто-то называл это депортацией, кто-то эвакуацией...

Верена совершенно не понимала какое она имела ко всему этому отношение. Она не знала, что ей делать, куда и к кому обратиться. Как она жалела, что проявила нерешительность! Уехала бы с детдомовскими детишками и никто бы не вспомнил о ней. Но не привыкла она так...

Разместили прибывших в помещении музыкальной школы. Еще в дороге Верена познакомилась с немецкой семьей из-под Херсона - муж, жена и двое детей, четырех и шести лет. Особо доверительных разговоров между Вереной и взрослыми членами семьи не было, но чисто по-житейски они привязались друг к другу.

На следующий день, оставив вещи под присмотром новых знакомых, Верена пошла, как она выразилась, на разведку.

У здания, где проходила регистрация и оформление документов для дальнейшего следования, было не протолкнуться. Какие-то люди сновали взад и вперед со списками в руках, что-то выкрикивая. Кто-то пытался пройти во внутрь, но стоящие в дверях два милиционера никого не пускали. Раздавались крики, плач детей... Кто-то ругаясь и ни к кому не обращаясь, пригрозил, что никуда вообще не поедет...

Часа через два приехали какие-то чины из НКВД и вскоре им удалось навести какое-то подобие порядка. Собравшихся разделили на несколько групп и приставили к каждой по милиционеру, чтобы следил за порядком. Хаотичное движение людей несколько упорядочилось.

Верена разговорилась с женщиной, которая стояла в очереди на регистрацию. Очередь двигалась медленно и женщина охотно поддержала беседу. Так получилось, что незаметно для самой себя Верена «разоткровенничалась» и, не вдаваясь в подробности, рассказала историю со сменой фамилии.

Так это же замечательно! - воскликнула женщина, - Скажите, что вы отстали от группы сопровождения детей, паспорта у вас нет, есть только удостоверение. Сейчас идет война. Никто разбираться не будет. Скажите, что нужно догонять своих.

Спасибо большое, - ответила Верна, - но как же...

Не бойтесь. Эта неправда очень похожая на правду.

Верена еще раз поблагодарила добрую незнакомку и распрощалась.

К кому все-таки нужно обратиться? - спрашивала она себя.

Она обошла вокруг здание и вдруг заметила на двери вывеску: «Выдача специальных разрешений». Верена дрожа от страха перед неизвестностью с робостью приоткрыла дверь.

В коридоре три двери. За одной из них слышны были мужской и женский голоса. Постучав, Верена приоткрыла дверь.

Что вам, гражданка?

Я из Херсона... ,я..., я отстала от группы сопровождения детдомовских детей. У меня нет ни паспорта... Только вот... - и она протянула свое удостоверение

Что это? - мужчина взял в руки удостоверение, повертел его так-сяк и вернул его Верене, - я не понимаю, что здесь написано.

Это на испанском языке. Я медсестра и сопровождала испанских детей на теплоходе из Испании в Советский Союз.

Сидящие за столом мужчина и женщина переглянулись и начали о чем-то шептаться. Многое бы она отдала, чтобы узнать о чем они перешептывались. Верене показалось, что они даже поверили ей. Прошло несколько томительных минут.

Присядьте. Вам придется подождать несколько минут.

Мужчина с ее удостоверением в руках вышел за дверь. Сколько времени прошло, Верена не знала, но ей казалось, что целая вечность. Наконец он вернулся. Вид его был озабочен. Верена даже привстала.

Поезд, на котором был эвакуирован херсонский детский дом отправлен несколько часов назад. Вот вам разрешение на эвакуацию, а там догоняйте сами... Ваш поезд находится на четвертом пути. Поторопитесь, а то и на этот опоздаете, - с этими словами он вернул Верене удостоверение и еще какую-то бумажку, с подписью и штампом.

Только выйдя за дверь, Верена вспомнила, что она пообещала знакомым, которых попросила присмотреть за вещами, что отлучается ненадолго, только «на разведку». Почти бегом она поспешила на вокзал, молясь, чтобы все оказались на месте.

Место у стенки, где она рассталась со своими знакомыми было свободно. Ее чемодан стоял раскрытый. Верена мельком взглянула. Ее личные принадлежности и белье лежали вразброс. Все теплые вещи исчезли.

Верена прикрыла чемодан и в изнеможении села на него.

Что делать? Куда ехать без теплых вещей? А может плюнуть на все и … остаться. Нет, нет, только не это. А если захватят город немцы? Как оправдаться, что я попала в Испанию случайно, что я не участник боевых действий против нового режима... Все говорило как раз об обратном.

Из глаз у нее ручьем лились слезы. Она даже не пыталась сдерживать рыдания.

Что мне делать? - в который раз задавала она вопрос, нежно поглаживая медальон, словно обращаясь к родителям за советом.

Сколько времени прошло, Верена не знала. Внезапно спохватившись, схватила ставший совсем легким чемодан и быстро, почти бегом направилась на поиски состава, который должен был стоять где-то на четвертом пути.

Входы и проходы на перрон охранялись. Верена предъявила документ, который ей выдали.

Поторопитесь гражданка, поезд с минуты на минуту отправится.

А где поезд? - спросила она оглядываясь по сторонам и не обнаружив пассажирских вагонов.

А вот, прямо перед вами.

Прямо пред ней действительно стоял длинный состав, состоящий из … товарных вагонов.

Впереди раздался гудок паровоза. Раздумывать было некогда.

Федор замолчал. Я посмотрел на светящийся циферблат моих часов — второй час ночи.

Ну что, не надоел я еще своим рассказом? - спросил Федор и не дожидаясь ответа, добавил, - если не возражаете, сделаем перерыв до завтра.

Нет, конечно. Тем более, что «завтра» уже наступило. Скоро светать начнет...

Я невольно прислушался. Уже не слышно было гула голосов. Только кое-где раздавались отдельные несвязные возгласы поздних подвыпивших посетителей кафе или ресторанов. Город погружался в ночь.

Прошел день и мы снова сидели на «нашей» скамейке. Я с нетерпением ждал продолжения рассказа. Выдержав нужную паузу, Федор улыбнувшись, предложил:

Ну что, продолжим?

В ответ я только кивнул.

На рассвете состав прибыл на конечную станцию. Сквозь густой утренний туман Верена с трудом прочла название станции: Акмолинск. Где это? Она с трудом представляла географическое месторасположение этого населенного пункта. Из открытых дверей вагона несло влажным пронизывающим холодом. Если бы не кофта умершей в дороге пожилой женщины, не известно как бы Верена перенесла эту бесконечно длинную дорогу.

На выходе с перона, у здания вокзала вооруженные военные проверяли документы. За долгий путь Верена уже многое узнала о переселенцах. Все они назывались теперь спецпоселенцами и для каждой семьи было определено место жительства. В паспорте каждого взрослого члена семьи было записано в каких районах они могут проживать.

По пути следования часть переселенцев на определенных станциях должна была пересаживаться на другие поезда для следования в «свои» районы. Последние пятнадцать человек из их вагона направлялись в Акмолинский район, а, точнее, куда-то в сельскую местность.

У Верены во временном паспорте, который она получила незадолго до отъезда, не было никакой отметки, просто стоял - «пункт проживания гор. Акмолинск».

Неужели сюда, в такую даль должны были прибыть детдомовские испанские дети?

Она еще не знала, что в силу обстоятельств, дети окажутся еще дальше, в далекой и холодной Сибири.

В здании вокзала, куда ее направили для регистрации как вновь прибывшую, было пустынно, тихо и сумрачно. Верена остановилась. Постепенно ее глаза привыкли к тусклому освещению. Присмотревшись заметила в углу полоску света. Подойдя поближе, она неожиданно о что-то споткнулась что нарушило царившую в зале тишину. В это время она услышала сиплый простуженный голос:

Кто там? Сюда проходи.

Верена приоткрыла дверь и увидела сидящую за столом, закутанную пальто и теплый платок пожилую женщину. Возле стола стояли вразброд несколько стульев, а у самой стены подобие диванчика. На стене, над столом табличка: «Регистрация»

Здравствуйте, я...

Здравствуй, здравствуй... Откуда приехала-то? Вот за сутки ты третья будешь, - проворчала женщина, глянув на вошедшую, - а я все сиди, да жди... Ох, сил моих больше нету...

Я из Украины, из Херсона, сопровождала детдомовских испанских детей. Отстала от поезда. Теперь не знаю, где их искать. Вот сюда дали направление...

Конечно, Верена, не все рассказала, как было на самом деле, но ей казалось, что так будет вполне правдоподобно.

Какие дети? Нету у нас никаких детдомовских. А по профессии ты кто будешь?

Медсестра я.

Так бы сразу и сказала. В больницу городскую пойдешь работать. А жить будешь по этому адресу...

Она порылась на столе среди бумаг и достала небольшой, с конверт размером листок бумаги, на котором было что-то написано. Она сделала отметку в какой-то книге и, тяжело дыша, произнесла:

Ступай по этому адресу. Тут недалеко будет. Минут за двадцать дойдешь. Завтра с утра в больницу, чтобы оформиться и все, как положено.

Окоченевшая от холода, совершенно обессилевшая Верена добралась до своего нового места жительства. Невзрачное, какое-то бесформенное строение из дерева, камня и необожженного кирпича на отшибе в конце улицы.

Верена постучала. Никакого ответа. Туда ли она попала? И жилой ли это дом вообще? Наконец за дверью послышалось какое-то движение. Ей открыла дверь старая казашка. Глядя на пришедшую подслеповатыми слезящимися глазами, она спросила:

Не керек? - (Что надо? Каз.)

Вот, - и Верена протянула листок с указанным адресом.

Старуха обернулась и кого-то позвала. Вышел старый, под стать ей казах, бросил взгляд на листок с адресом, что-то сказал по-своему и жестом пригласил Верену войти. Следом за стариком она вошла в тамбур. В нос ударил резкий неприятный запах. Похоже, что где-то рядом содержались то ли овцы, то ли козы.

Пройдя утепленные двери, Верена очутилась в небольшой комнате, в которой царил полумрак. В печи горел огонь. На плите, в большой кастрюле что-то булькало. В комнате было тепло и уютно. Под потолком тускло горела лампочка.

Старик показал Верене ее жилье —справа от печки, у стены узкая, невысокая кушетка с рядом стоящей тумбочкой и стулом. Ни загородки, ни ширмы... В изнеможении Верена просто упала на стул. Она заплакала тихо, беззвучно.

Несмотря на усталость она не могла уснуть. Ее мучил... голод. Два дня она ничего не ела. Она старалась не думать о пище, но навязчивая мысль все возвращалась. Чувство голода становилось все нестерпимее. Разболелась голова. Только под утро она забылась тяжелым сном.

Городскую больницу Верена разыскала быстро. Спросила у уборщицы, где находится главный врач и не спеша поднялась на второй этаж. На одной из дверей табличка:

ГЛАВНЫЙ ВРАЧ

ИЛЬГИЗ АЙТУГАНОВИЧ ОСПАНОВ

Верена робко постучала в дверь и, услышав «Войдите», приоткрыла дверь. В небольшой комнате, за письменным столом сидел мужчина в белом, без единой складочки халате и подняв голову с интересом разглядывал вошедшую. На вид ему было лет около сорока. Чисто выбрит, темные, тронутые на висках ранней сединой волосы тщательно расчесаны. Верена чуть слышно поздоровалась. Хотела обратиться по имени и отчеству, как принято в Советском Союзе, но остановилась. Сидящий за столом мужчина никак не мог быть Ильгизом Айтугановичем..

Здравствуйте, - произнес он также негромко, - проходите пожалуйста, присаживайтесь. Чем могу быть полезен?

Голос его был мягким, приятным и звучал как-то располагающе.

Меня направили к вам на работу...