НАЧАЛО ЗДЕСЬ:  http://nerlin.ru/publ....-0-6147

Александра Осиповна Смирнова-Россет

в маскарадном костюме. Портрет работы

Ф.-К. Винтергальтера. Масло. 1837

Лугина больно резанула по сердцу оживлённость Минской при появлении императора (искусственная или нет, не имело значения).

Когда сиятельный собеседник умолк, художник еще явственнее почувствовал себя здесь "третьим лишним". Он встал, взял шляпу, раскланялся и вышел.

Она посмотрела ему вослед с удивлением: близкие люди должны бы лучше понимать друг друга *.]

__________

* В сценке «Явление императора», написанной Л.Беловой, курсивом выделены несколько слов, имеющихся в тексте Лермонтова. – Л.Б.

2

Сырое ноябрьское утро лежало над Петербургом. Мокрый снег падал хлопьями, дома казались грязны и темны, лица прохожих были зелены; извозчики на биржах дремали под рыжими полостями своих саней; мокрая длинная шерсть их бедных кляч завивалась барашком; туман придавал отдалённым предметам какой-то серо-лиловый цвет. По тротуарам лишь изредка хлопали калоши чиновника, – да иногда раздавался шум и хохот в подземной полпивной лавочке, когда оттуда выталкивали пьяного молодца в зелёной фризовой шинели и клеёнчатой фуражке.

"Львиный мост", один из старых каменных

мостов Петербурга (возведён в 1826 году).

Современная фотография (из Интернета)

Разумеется, эти картины встретили бы вы только в глухих частях города – как, например... у Кокушкииа моста. Через этот мост шел человек среднего роста, ни худой, ни толстый, – не стройный, но с широкими плечами, в пальто, и вообще одетый со вкусом; жалко было видеть его лакированные сапоги, вымоченные снегом и грязью; но он, казалось, об этом нимало не заботился; засунув руки в карманы, повеся голову, он шел неровными шагами, как будто боялся достигнуть цели своего путешествия – или не имел ее вовсе. На мосту он остановился, поднял голову и осмотрелся. То был Лугин. Следы душевной усталости виднелись на его измятом лице, в глазах горело тайное беспокойство.

– Где Столярный переулок? – спросил он нерешительным голосом у порожнего извозчика, который в эту минуту проезжал мимо него шагом, закрывшись по шею мохнатою полостию и насвистывая ''Камаринскую".

Извозчик посмотрел на него, хлыстнул лошадь кончиком кнута и проехал мимо.

Ему это показалось странно. Уж полно, есть ли Столярный переулок? Он сошел с моста и обратился с тем же вопросом к мальчику, который бежал с полуштофом через улицу.

– Столярный? – сказал мальчик. – А вот идите прямо по Малой Мещанской, и тотчас направо – первый переулок и будет Столярный.

Лугин успокоился. Дойдя до угла, он повернул направо и увидал небольшой грязный переулок, в котором с каждой стороны было не больше десяти высоких домов. Он постучал в дверь первой мелочной лавочки и, вызвав лавочника, спросил: "Где дом Штосса?"

– Штосса? Не знаю, барин; здесь этаких нет; а вот здесь рядом есть дом купца Блинникова, а подальше...

– Да мне надо Штосса...

– Ну, не знаю, – Штосса! – сказал лавочник, почесав затылок, и потом прибавил: – Нет, не слыхать-с!

Лугин пошел сам смотреть надписи; что-то ему говорило, что он с первого взгляда узнает дом, хотя никогда его не видал. Так он добрался почти до конца переулка, и ни одна надпись ничем не поразила его воображения, – как вдруг он кинул случайно взгляд на противуположную сторону улицы и увидал над одними воротами жестяную доску вовсе без надписи.

Он подбежал к этим воротам – и сколько ни рассматривал, не заметил ничего, похожего даже на следы стёртой временем надписи: доска была совершенно новая.

Под воротами дворник в долгополом полинявшем кафтане, с седой, давно небритой бородою, без шапки и подпоясанный грязным фартуком, разметал снег.

– Эй, дворник! – закричал Лугин.

Дворник что-то проворчал сквозь зубы.

– Чей это дом?

– Продан! – отвечал грубо дворник.

– Да чей он был?

– Чей? Кифейкина, купца.

– Не может быть! верно, Штосса! – вскрикнул невольно Лугин.

– Нет, был Кифейкина – а теперь так Штосса! – отвечал дворник, не подымая головы.

У Лугина руки опустились. Сердце его забилось, как будто предчувствуя несчастие. Должен ли он продолжать свои исследования? не лучше ли вовремя остановиться? Кому не случалось находиться в таком положении, тот с трудом поймет его. Любопытство, говорят, сгубило род человеческий, оно и поныне ~ наша главная, первая страсть, так что даже все остальные страсти могут им объясниться. Но бывают случаи, когда таинственность предмета дает любопытству необычайную власть: покорные ему, подобно камню, сброшенному с горы сильною рукою, мы не можем остановиться – хотя видим нас ожидающую бездну.

Лугин долго стоял перед воротами. Наконец обратился к дворнику с вопросом:

– Новый хозяин здесь живет?

– Нет.

– А где же?

– А чёрт его знает.

– Ты уж давно здесь дворником?

– Давно.

– А есть в этом доме жильцы?

– Есть.

– Скажи, пожалуйста, – сказал Лугин после некоторого молчания, сунув дворнику целковый, – кто живет в 27-м нумере?

Дворник поставил метлу к воротам, взял целковый и пристально посмотрел на Лугина.

– В 27-м нумере?.. да кому там жить! – он уж Бог знает сколько лет пустой.

– Разве его не нанимали?

– Как не нанимать, сударь, – нанимали.

– Как же ты говоришь, что в нем не живут?

– А Бог их знает! так-таки не живут. Наймут на год – да и не переезжают.

– Ну, а кто его последний нанимал?

– Полковник, из анжинеров, что ли!

– Отчего же он не жил?

– Да переехал было... а тут, говорят, его послали в Вятку – так нумер пустой за ним и остался.

– А прежде полковника?

– Прежде его было нанял какой-то барон, из немцев, да этот и не переезжал: слышно, умер.

– А прежде барона?

– Нанимал купец для какой-то своей... гм! – да обанкрутился, так у нас и задаток остался...

"Странно!" – подумал Лугин.

– А можно посмотреть нумер?

Дворник опять пристально взглянул на него.

– Как нельзя? – можно! – отвечал он и пошел, переваливаясь, за ключами.

Он скоро возвратился и повел Лугина во второй этаж по широкой, но довольно грязной лестнице. Ключ заскрипел в заржавленном замке, и дверь отворилась; им в лицо пахнуло сыростью. Они взошли. Квартира состояла из четырех комнат и кухни. Старая пыльная мебель, некогда позолоченная, была правильно расставлена кругом стен, обтянутых обоями, на которых изображены были на зеленом грунте красные попугаи и золотые лиры; изразцовые печи кое-где порастрескались; сосновый пол, выкрашенный под паркет, в иных местах скрипел довольно подозрительно; в простенках висели овальные зеркала с рамками рококо; вообще комнаты имели какую-то странную, несовременную наружность. Они, не знаю почему, понравились Лугину.

– Я беру эту квартиру, – сказал он. – Вели вымыть окна и вытереть мебель... посмотри, сколько паутины… Да надо хорошенько вытопить...

В эту минуту он заметил на стене последней комнаты поясной портрет, изображавший человека лет сорока, в бухарском халате, с правильными чертами и большими серыми глазами,– в правой руке он держал золотую табакерку необыкновенной величины; на пальцах красовалось множество разных перстней. Казалось, этот портрет писан несмелой, ученическою кистью: платье, волосы, рука, перстни – всё было очень плохо сделано; зато в выражении лица, особенно губ, дышала такая страшная жизнь, что нельзя было глаз оторвать; в линии рта был какой-то неуловимый изгиб, недоступный искусству и, конечно, начертанный бессознательно, – придававший лицу выражение насмешливое, грустное, злое и ласковое попеременно.

Не случалось ли вам на замороженном стекле или в зубчатой тени, случайно наброшенной на стену каким-нибудь предметом, различать профиль человеческого лица – профиль иногда невообразимой красоты, иногда непостижимо отвратительный? Попробуйте переложить их на бумагу! – вам не удастся; попробуйте на стене обрисовать карандашом силуэт, вас так сильно поразивший, – и очарование исчезает; рука человека никогда с намерением не произведёт этих линий: математически малое отступление – и прежнее выражение погибло невозвратно. В лице портрета дышало именно то неизъяснимое, возможное только гению или случаю.

"Странно, что я заметил этот портрет только в ту минуту, как сказал, что беру квартиру!" – подумал Лугин.

Он сел в кресла, опустил голову на руку и забылся.

Долго дворник стоял против него, помахивая ключами.

– Что ж, барин? – проговорил он наконец.

– А!

– Как же? – коли берёте, так пожалуйте задаток.

Они условились в цене, Лугин дал задаток, послал к себе с приказанием сейчас же перевозиться, а сам просидел против портрета до вечера; в 9 часов самые нужные вещи были перевезены из гостиницы, где жил до сей поры Лугин.

"Вздор, чтоб на этой квартире нельзя было жить, – думал Лугин. – Моим предшественникам, видно, не суждено было в нее перебраться; – это, конечно, странно! – но я взял свои меры: переехал тотчас! – что ж? – ничего!"

До двенадцати часов он со своим старым камердинером Никитой расставлял вещи…

Надо прибавить, что он выбрал для своей спальни комнату, где висел портрет.

Перед тем чтоб лечь в постель, он подошел со свечой к портрету, желая еще раз на него взглянуть хорошенько, и прочитал внизу, вместо имени живописца, красными буквами: Середа.

– Какой нынче день? – спросил он Никиту.

– Понедельник, сударь...

– Послезавтра середа! – сказал рассеянно Лугин.

– Точно так-с!..

Бог знает почему, Лугин на него рассердился.

– Пошёл вон! – закричал он, топнув ногою.

Старый Никита покачал головою и вышел.

После этого Лугин лёг в постель и заснул. На другой день утром привезли остальные вещи и несколько начатых картин.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://nerlin.ru/publ....-0-6160]