А еще говорят, что я им не верю если бы я им не верила, как бы я поверила, что я их хуже, не такая, как они… в то, что они говорят.

Значит, подсознательно я им верю. Т мы все нормальные люди.

У меня нет сил никуда ехать. Я это хочу объяснить болезнью?

Где мне взять физическую работу? Где мне взять силы, что б поднять гири? Прихожу к выводу, что нужно время. Ох и издевается же кто-то! Но кто-то и спасает. Бог спасает.

Как мне нужно, что бы обо мне говорили хорошо! «О мертвых плохо не говорят». А зачем я хочу все при жизни? Я бы хотела ничего не хотеть. Когда получаешь все, оказывается – что тебе нужен другой глобус.

Меняйтесь обратно. Туда – где говорили часто ночью обо мне. Но наркотики к этому больше не приведут. Вы будете лишь молчать…

Вы ошибаетесь, а мне от этого хуже в сто раз, чем вам. Зачем я это говорю? Вам это не понять…

Легко оттого, что описываю теперь поверхностное, не вдумываясь в каждое слово. А знаете, что на самом деле легко? То, что вам будет понятно только это поверхностное.

Вы хотите во мне видеть злого человека. Кто-то ослепляет вас в момент делания мною хорошего. Как и ошибки - так и хорошее я прочувствую всегда в сто раз сильнее. Поэтому мама мне до сих пор покупала именно те конфеты, что мне нравились.

Думаете, откуда она и ее душа точно знала – что мне надо? Душа ее по моим глазам читала.

Глазами мне хочется лишь совсем ничего не видеть. Может я просто тоскую о ком-то… а моя болезнь мне не дает подумать о другом. Мечты совсем стерлись. Но стало совсем плохо, когда я в геометрической прогрессии начала выздоравливать придумала себе, что нельзя и вредно так мечтать – о том, кого хотелось так любить. Никто ведь не хотел поверить вместе со мной, что и он меня любил.

Мне становится лучше – когда я вижу неправду. Когда я видела правду, меня это очень сильно трогало – и я шла колоться. Нужно б было притупить мои чувства. Очерствить. Радоваться б, что есть такая душа, как я! Не уберегли. «Спасибо» надо сказать господу – что не с летальным исходом тела. Благодарить надо и радоваться. Но получилось так, что и мне нельзя петь песни. Никто не может тебе помочь – так замолчи и оплакивай себя.

Если вы это прочтете – озлобите. То, что я не умею сказать, так это не значит еще, что я ничего не понимаю.

Я заикаюсь в мыслях. Человек заикается в мыслях и от этого не может сказать. Наказанье – это для кого-то. Вон, сколько приходится писать, но вновь мысли – «заики».

                                      ***

У сестры как - раз начались каникулы, и мы втроем с мамой поехали в Киев, что б потом – домой, пока еще в нашу квартиру.

Когда мы вышли из поезда в Киеве, Настю отправили сразу на маршрутке домой. А мы с мамой поехали в Лавру. Там нас приняла знакомая врач и направила меня сдать кровь на анализ. Я зашла в туалет. Да, я не верила в свою смерть, но впервые здесь увидела глаза смерти. За мной зашли две женщины. Они передвигались, как во сне. Я почти сама почувствовала, как им плохо. Как они доживают последние дни или недели… словно омут их втянул и больше не хочет отпустить…а их глаза…это были глаза смерти. Когда-то голубые, теперь прозрачные и бесцветные. Казалось, этими глазами уже ничего увидеть нельзя. Наверно они и не видели, потому, что передвигались потихоньку и на ощупь.

Пока я сидела под кабинетом и ждала, когда меня позовут, я познакомилась с молодой женщиной, которую видела еще на вокзале. Она, казалось, знакомиться ни с кем не собиралась, но меня потянуло на разговоры:

-Сколько ты уже болеешь?

-Шесть лет.

-А я три года. Ты принимаешь тритерапию?

-Да.

-А я нет.

-Когда я болела всего три года, то тоже не принимала.

-У тебя умирали ВИЧ-инфицированные знакомые?

Я хотела начать разговор о том, что может мы никогда и не умрем..

-У меня нет знакомых – ВИЧ-инфицированных. А как ты заразилась? – Спросила она у меня.

-Через иглу, а как же еще, - вздохнула я. – Я вообще не верю, что половым путем можно заразиться.

-Ну я же заразилась?!

Я запнулась и  спросила:

-Да?

Мы еще немного помолчали, а потом я начала нас жалеть:

-Это хорошо, когда ты хоть не наркоман. А то придется лечиться не только от СПИДа, а и от наркотиков…

Она меня перебила:

-Если б не наркоманы, я бы не сидела сейчас здесь, не ездила каждый месяц из Донецка в Киев, что б получить лекарства.

 -Я тоже оттуда только, что приехала!

Я хотела сменить ее гнев на милость. Но она меня добила:

-Нас тогда восемь человек заразилось. На аборте. До этого аборт сделала какая-то наркоманка и не предупредила, что у нее СПИД.

На это я не нашлась, что ответить. Мне, конечно, жалко ее было, но я ей сказала:

-Только не надо обвинять меня в чем-то. Я ведь тебя ни в чем не обвиняю?

-А в чем ты можешь меня обвинить?

Я еле сдержалась, что б не высказать ей свое мнение про аборты. А она добавила:

-Ты хоть одна, а у меня муж и сын, и мне надо думать о них…

Ну, это еще вопрос, кому хуже. Она ко мне отнеслась предвзято. Она с таким высокомерием в голосе со мной разговаривала, что я даже забыла – а при чем тут я или та наркоманка? А может, виноваты, как - раз таки врачи? Которые не простирилизовали инструменты!

Из манипуляционного кабинета вышла девчонка – медсестра и улыбнулась мне. Она слышала весь наш разговор и, по-моему, пожалела меня:

-Заходи.

За окнами февраль, а на улице льет дождь и светит солнце. Я посмотрела в окно и сказала вслух об этом. Девчонка меня поддержала:

-Настоящая весна.

Другая медсестра пыталась найти у меня вену, что б взять кровь для дополнительного анализа: какого типа у меня СПИД. Немцы создали какое-то лекарство и испытывали на украинцах. Для испытания пока нужны были только больные СПИДом группы В. Если бы у меня оказался этот тип, то меня могли бы включить в те 10 человек, на которых бы проходило испытание.

Женщина все пробовала мои вены. Я уже вся в крови была, но никто на это не обращал внимание. Медсестры были даже без перчаток. Вытрут ваткой кровь и ищут дальше. Я вспоминала Ереван. Да, имеешь не ценишь – потеряешь – плачешь. Какие профессионалы были там, и какие …промолчу лучше.

Девчонка, что мне улыбалась, принялась сама обследовать мои руки. Она была тоже без перчаток, и мне показалось, что это просто моя давняя знакомая. Ничего они не нашли. Не на ногах, не на руках, и позвали еще одну медсестру.

Но, когда та прибежала, я услышала, что идет комиссия из санэпидемстанции. Они все быстро побежали надевать на себя перчатки и маски:

-Подожди, - сказали мне.

И я ждала, чуть не смеясь. Никто ничего а таком снаряжении и не пытался делать. Потому, что не умели! Ни вену прощупать в перчатках, ни что-то увидеть в масках…

Комиссия быстро на нас глянула и удалилась. И только после того, как они разделись, вернулись ко мне. Новая медсестра сразу нашла на моей левой кисти тоненькую венку и с первого раза набрала оттуда в шприц крови.

Потом нас отправили на УЗИ. Под этим кабинетом мы прождали полтора часа, пока пришла врач. Печень была немного увеличена, а вот камней в желчном пузыре много. Она рассказала нам про урсофальк:

-Попробуйте, - говорит, - может он камни и не растворит, но это лекарство очень хорошо помогает при гепатите С.

Одно было плохо. Это было опять дорогое лекарство, и принимать его надо было два года.

Когда мы вернулись после УЗИ в кабинет нашего врача, у меня настроение было совсем испорчено. Я пожаловалась, что очень плохо себя чувствую. Что до двенадцати часов дня еще более-менее, а потом…врач мне посоветовала обратиться к психотерапевту. А потом я поспорила с ней и сказала, что здесь ничего не знают и не могут, и берут на лечение только тех больных, у которых есть деньги…

Поздно вечером мы с мамой приехали домой. Мама попыталась мне рассказать, что я очень плохо себя вела, но я ничего слушать не хотела.

                                                   ****

Сестра днями где-то пропадала с подругами, мама отводила душу в горячей ванной. Здесь, в отличие от нашего нового дома, была не колонка, а вода – горячая – прямо из-под крана.

А я решила позвонить Саше в Ереван. С единственной целью: спросить у него телефон Вовы.

Смешно, но Саша, как и я, как и Алина, как и Андрей переехал из старой квартиры - в новую, в другом районе.

Когда я разговаривала с ним, я нервничала, и мои вопросы и ответы были сухими. Я рассказала, что завязала с наркотиками, бросила курить, что у меня теперь два гепатита: В и С. Он меня с этим поздравил. Разговаривали мы довольно долго, пока я не спросила:

-А ты не можешь мне дать телефон Вовы?

-Конечно, подожди, сейчас найду.

Он продиктовал мне цифры.

-А ты сам с ним разговаривал? Он уже вернулся из Испании?

-Да, они когда приехали, Вова мне позвонил.

Еще я узнала, что и Вова с Кареном теперь живут не в доме, а в квартире.

Саша таки спросил:

-Послушай, а что там с Полиной? Ты случайно не звонила ей?

-Нет. Я ничего о ней не знаю.

Мне очень хотелось ему помочь и удовлетворить его любопытство. И мне даже не было обидно, что он спросил о ней. Я, конечно, не знаю, Саша действительно еще помнил Полину, или спросил у меня о ней, потому, что я попросила телефон Вовы…я только сказала:

-Да живет же, наверно. Хотя я представляю, как ей будет трудно жить, после всего, что случилось в ее жизни.

-Я тебе позвоню завтра.

И мы попрощались.

Сегодня звонить в Иркутск я не решилась и позвонила завтра утром, пока  мама еще спала, и мне никто не мешал.

В Иркутске должно было быть три часа дня. Сердце так колотилось, что я думала не услышу сама себя. Трубку подняла женщина, наверно мама.

-Здравствуйте, могу я поговорить с Вовой?

-А кто это?

Я назвала свое имя и сказала из какого города и, что мы вместе лечились в Ереване.

-Вы наверно не знаете, Вова очень болен.

Я не поверила своим ушам. Мой голос упал:

-Что с ним?

-У него был инсульт…его сильно по голове ударили. Он только чуть-чуть говорит.

У меня перед глазами нарисовалась картина, как Вова лежит после инсульта, не шевелится и еле говорит. Но его мама рассеяла эту картинку:

-Он ходит, - Быстро добавила она, подумав наверно, как я испугалась. – С ним Карен везде.

-А что говорят врачи?

-Не знают, - вздохнула она, - он должен сам понять, что ему надо…

-А могу я с ним поговорить?

-Подождите, дверь хлопнула, наверно это он пришел…да, только я не знаю, получится ли у вас что-нибудь…

Вова взял трубку:

-Ало.

-Привет, - весело сказала я.

-Здравствуй.

Я скорее догадалась, чем услышала, как он это сказал. И ничего полегче не смогла спросить:

-Как твои дела?

Он, словно выдохнул воздух, проговорил:

-Плохо.

Господи, и этот голос когда-то ни на минуту не умолкал. Я уже и забыла какой у него голос…очень-очень низкий и хрипловатый. Таким голосом не обладает ни один актер, даже американский.

-Что с тобой случилось?

-Разбился на машине.

Вот те на! Или мама врет, или Вова врет маме. А может, врут они обое. Может, Вова так "удачно” укололся героином. У моего дедушки пару лет назад случился инсульт, поэтому об этой болезни я кое-что знала. При инсульте травмируется одно из полушарий мозга. От того человека и парализует наполовину. Но я знала, что если тренироваться, можно развить вторую половину мозга.

-Послушай, Вова, - я говорила тихо, но внятно, - ты должен тренироваться. Ты думаешь ты один? Я знаю, что это за болезнь и мне тоже очень плохо…

Я не смогла договорить, он перебил меня:

-Да?

-Да! И если с тобой что-нибудь случится, то я не смогу.

Больше у нас с ним поговорить не удалось. Ему трудно было произносить слова, и он отдал трубку своей маме. Та задала мне один единственный вопрос:

-Расскажите, как вы себя чувствуете?

Разве я могла сейчас внятно ей что-нибудь объяснить? Да и не хотелось, чтоб они переживали:

-Нормально. Ну, если в нашем положении вообще может быть нормально. А…Вове не станет хуже от того, что я звоню?

-Да нет…

-Я еще буду звонить.

-Конечно.

И мы попрощались.

Слава богу, что он может ходить, только говорит плохо. Плохо…он сказал, что ему плохо, он открыл мне, что у него на душе. Господи, мне его так жалко! А если и я ему нужна так, как он мне нужен? Он увидел или услышал во мне друга! Он кричал о помощи, а я ничем не могу ему помочь.

Ты меня, пожалуйста, прости,

Что не приехала к тебе,

Что не смогла пути найти,

Когда ты крикнул мне-

Что тебе плохо, очень плохо.

Я плакала тогда, поверь,

Еще чуть-чуть, еще немного-

И не было б меня теперь.

Весь мир меня не понимал,

Не верил, что я там нужней.

А ты надеялся и ждал,

Что бы пришла, пришла скорей!

Прошу тебя, какой-то знак,

И буду как-то дальше жить.

Прошу тебя, ну сделай так,

Что б мы могли опять любить.

Прошу тебя, только живи!

А то погибнем мы вдвоем…

Ведь что ты там не говори-

А мы едва, едва живем.

Я чувствую с тобой, дышу,

Лишь потому, что дышишь ты.

Я как-то без тебя живу,

Мне помогают жить мечты.

Люби меня, хоть про себя,

Хоть в мыслях, и не отпускай.

А я буду любить тебя,

И не умрем с тобой давай.

Приснись мне, если я усну,

Как раньше много говори.

Засмейся, подари весну,

Со мною чудо сотвори.

 Смогла, что б от зимы очнуться,

Что бы легко мне очень стало.

Что бы смогла утром проснуться

И вспомнить, ночью, как летала.

Конечно, я все это могла себе придумать…я свалилась в кровать и отвернулась к стене. Сколько раз я просила бога, что б он его сберег, только его. Мне так было страшно - что с единственным человеком, который мне на земле нужен, случится что-то страшное. Хоть с другой стороны, слава богу, он остался жив.

В это утро я полностью разочаровалась в своей судьбе. Зашла мама и спросила:

-Что с тобой?

Она не знала, какие у меня в душе чувства. Никто не знал – что поддерживает во мне желание жить. Но сейчас я все рассказала маме. Она меня отрезвила:

-Он и не думает о тебе! А ты убиваешься из-за него!

-Все, мама.

Я рыдала:

-Я знала, что тебе рассказывать ничего нельзя. Я все себе придумала. Просто, я боюсь, что в один момент такое может случиться и со мной. Я боюсь, что и могу, так, запросто…

Я не понимала, что я тогда несла? Но я надеялась, что мама забудет, не придаст значения тому, в чем я ей призналась.

-Все, мама, забудь. Я уже успокоилась.

И я вытерла с глаз последние слезы.

Ты не знаешь, я страдала,

Просила господа о том,

Что бы тебя смерть не украла,

Ты ведь один лишь в мире всем.

Хоть бы с тобою не случилась

Беда или ненастье.

Об этом я в душе молилась,

Предчувствуя несчастье.

Я думала, пусть рухнет мир!

Но только, что б не ты…

Ты – идол мой, ты – мой кумир,

Лишь о тебе мои мечты.

Я думала, была бы рядом,

Тебя бы я уберегла.

Что б жил ты мне лишь надо!

Но далеко я, не спасла.

Ты и живешь, и не живешь,

В тебе жизнь надломилась.

Поддержку ты во мне найдешь,

Что бы с тобою не случилось.

Мне не известны чудеса,

Я не нужна тебе совсем.

Я зря просила небеса,

И умоляла бога с тем.

Все меня бросили. А когда-то даже Валик бегал за мной. Я бросала, а он искал меня, хотел вернуть, ждал возле моего дома, когда я буду возвращаться.

Помню, как мы на глазах у всех людей во дворе чуть не подрались. Мне Даша призналась, что он  продолжает колоться. Почти месяц назад мы с ним поклялись друг другу, что месяц не будем колоться. я слово сдержала, а он нет.