Глава 13

Бросить все и уехать

Первое время я постоянно торчала на балконе в своей комнате, надеясь увидеть, как Валик просто проходит мимо. У меня осталась к нему психологическая зависимость.

Я почти все время молчала, мама мне колола трамадол, и ломки я совсем не почувствовала.

Через месяц моя меланхолия закончилась тем, что я начала писать книгу о своей жизни. Но она была специфической – там половина просто придумалась, а четвертина умолчалась. Представить себе четкую картину о сюжете не удавалось даже  мне.

                                                                ****

из города, в котором я прожила 16 лет мы собирались уехать навсегда. Поближе к институту сестры. Туда, где жил брат моего отца, и где папа работал. Этот шаг был необходим, если мы хотели, что б я вылечилась от наркомании. Хотя, свинья болото везде найдет. Но я действительно хотела стать нормальным человеком. Да, я не была хорошей девочкой, но я понимала, что виновата перед своей сестрой, ведь ей пришлось бросить здесь всех своих подруг и друзей и уехать куда подальше. Я была виновата перед мамой, которой придется уехать из города, в котором она прожила 20 лет. Я им всем была обязана, и я это понимала.

Валика я постепенно забыла, потому, что и вспоминать там было нечего. Вместо этого я стала ходить по магазинам – покупать косметику, всякие заколки, невидимки и открытки. Раньше у меня на счету находилась каждая копеечка. Я ведь была наркоманкой…у нас дома в кладовке стояли мешки с сахаром и мукой, так пока совесть позволяла, так, чтобы не было заметно пропажи, я выносила и продавала с Валиком эти продукты соседу Валика, который гнал самогонку. А на Рождество, перед тем, как родители узнали, что я наркоманка, я заложила дорогие папины часы, которые сама носила, за 15 гривен…

Так вот, то, что мне нравилось и завораживало меня, для меня было недоступно.

За два дня до Нового Года я почувствовала, что меня тошнит. Я целый день ничего не ела, и о еде думать вообще не могла:

-Мама, что со мной? Меня тошнит. Я ничего есть не могу.

-Давай я тебе дам кислой капусты, от нее тошнить не будет.

-Давай.

Через пять минут после того, как я наелась капустой, я опять пожаловалась:

-Все равно тошнит.

Капуста не захотела спокойно лечь в желудке.

Кроме того, я курила через силу. Курить хотелось, но сигаретный дым стал для меня горьким. Сначала на это никто почти не обратил внимания. На следующий день я не выкурила ни одной сигареты. Не смогла. А утром перед Новым Годом я пожелтела. Все, что я съедала, я вырывала, и мама решила мне помочь:

-Я сейчас сделаю сильный раствор воды с солью и дам тебе, что б ты выпила. Это очистит твой желудок.

-А оно поможет?

-Поможет.

Я сидела в зале за столом, когда мама принесла из кухни мне раствор. Раствор  меня очистил. Причем тут же. Я выскочила из-за стола и побежала в ванную.

Ох и мама. Спасибо ей. И так бегаю сюда к умывальнику безо всякой помощи.

Папа заметил, что я целый день не курила:

-Ты целый день смогла не курить. Значит сможешь не курить вообще.

  Против папы не пойдешь. Хоть я не представляла себя не курящей.

Состояние у меня было страшное. Но почему-то все наши болезни попадали или на выходные или на праздники. Поэтому поход к врачу пока откладывался.

Мама пошла в аптеку и купила мне метоклопрамид. У этих таблеток была подходящая инструкция, как раз для моего случая, - что б вся еда не возвращалась обратно из желудка.

К вечеру мама напекла пирожков, от которых я не смогла отказаться. Ну и ладно, одним разом больше сбегаю в ванную, одним разом меньше…

Опять приехала папина сестра с семьей, и пришли Настины подружки. Все расселись за праздничным столом.

Это был наш последний Новый Год в этом городе и в этой квартире. Мое состояние пить мне не позволяло, поэтому сюрпризов с моей стороны ждать не приходилось. Да и когда все увидели какая я желтая и несчастная, то перестали меня в чем-то подозревать. Теперь я стала бедным, несчастным ребенком, на которого папа смотрел с жалостью.

Я, когда была ребенком, если мы ссорились с мамой, все время пыталась найти у себя что-нибудь, что болит, что б мама меня пожалела…

Я производила впечатление жалкого мышонка, только не серого, а желтого. Худая, беспомощная…

Мы все несколько раз сфотографировались, а потом часы начали бить двенадцать раз. Мы же быстро взяли бумажки, записали на них свои пожелания, сожгли их и пепел бросили в свои бокалы с шампанским. И…выпили его! Представляете, какую сторону нам пришлось развить?

Через час сестра с подружками собралась на площадь продолжать гулять:

-Пойдешь с нами, Кристин?

-Куда мне… в таком состоянии?

Утром сестре надо было ехать в институт, а мне в Киев в Киево-Печерскую Лавру, где я стояла на учете из-за СПИДа. Решили, что папа повезет Настю, а тетин муж с мамой – меня.  

В Лавре оказалась всего лишь одна молодая врач и неумелая медсестра. Когда первая направила меня сдать кровь на анализ, вторая этот анализ никак не могла у меня взять. Мне плохо, я на ходу засыпаю, а мне же еще приходиться и нервничать, пока та ковыряет мои вены.

Мама с надеждой в голосе спросила у врача:

-Может, все не так страшно?

-Вы, что, не видите, какая она желтая?

-И что это может быть?

-Скорей всего гепатит. Через пару часов будут готовы первые результаты анализов, и мы узнаем, что это за гепатит.

Затем она меня отправила сдавать кровь еще раз. Надо было идти в другое здание. Я три раза бегала по ступенькам туда – сюда! То врач что-то неправильно написала в направлении, то там опять что-то не поняли…

Ложиться в больницу я наотрез отказалась. Но надо было дождаться результатов анализа. И эти часы я пролежала, засыпая с плеером, на койке в палате. Это были последние часы, что я собиралась здесь провести.

 Мама с дядей ждали меня в машине…

Через два часа анализы были готовы.

Мама позвала меня из палаты в кабинет врача.

Какими-то заумными словами врач рассказала, что у меня гепатит В.

-Тебе надо остаться в больнице.

-Нет.

Я уже узнала, что в связи с праздниками все нужные анализы мне смогут сделать еще не сегодня, и не завтра, а о-го-го когда! Я разозлилась, мягко говоря. Помощи от них пока все равно никакой. И я еле сдерживала себя, что б не сказать ей это в лицо.

-Ты зря так ко всему относишься, - сказала она мне, - здесь сами стены лечат. И медсестра у нас завтра выйдет другая. Хорошая.

И мама меня уговаривала, но я ее замолчала:

-Мама!

Все, что я думала об этом месте, я собиралась маме рассказать потом. Мне даже обидно было! То врач сама говорит, что у меня критическое состояние, - анализы показали, что у меня в крови чего-то там в десять раз больше нормы, от чего я такая желтая; печень на два пальца увеличена, - но это лучше, чем если бы она была уменьшена…то эта врач гоняет меня из здания в здание. В общем, если я при смерти, то какого черта меня заставляют бегать, словно я здоровей здорового? И все это лежало у меня на душе, и об этом мне хотелось поговорить с мамой.

А она сговорилась с этой докторшей! И та заставила писать меня расписку: я знаю, что моя болезнь может закончиться для меня комой и смертью, и от госпитализации отказываюсь по собственному желанию.

Я смело все это написала и с вызовом вручила ей.

Между прочим, у нас в городе тоже был центр, где я могла каждую неделю, - после праздников конечно, - сдавать анализы и следить за течением болезни.

И я таки была права, когда, забрав свой плеер, уехала домой. Потому, что лечение мне назначили еще аж через две недели.

Нужно было купить лаферон, и на следующий день мама мне его уже колола. Бабушке был прописан этот же препарат, поэтому мы с ним столкнулись не впервые.

Теперь все анализы я сдавала в нашем городском центре. Там нас с мамой врач предупредила, что первый раз мне после инъекции может быть плохо, но плохо я себя чувствовала каждый раз. Забегая вперед скажу, что курс лечения длился три месяца. Но меня ждала еще большая проблема: белое вещество в ампулах надо было разводить не новокаином, а дистиллированной водой. Каждый укол был пыткой. Один раз от боли у меня даже кровь из носа пошла. Так же мне была прописана диета. Самое плохое, что запретили шоколад. И кофе. Но мне мое здоровье было дороже. Поэтому о кофе я забыла сразу, так же, как и о сигаретах, спиртном и т. д. и т. п.

А еще я стала скупать книги о здоровом образе жизни, после того, как прочитала все, что за свою жизнь насобирала моя мама. Напичканная всей их информацией, я, как ни странно, вопреки напутствию всех лекарей, стала тягать гири и заниматься спортом. Закрывалась у себя в комнате, включала музыку и прыгала!

Папин друг посоветовал нам одного знахаря. Съездили мы всей семьей пару раз к этому деду, только папа наотрез отказывался от лечения и по нескольку часов мерз в машине, ожидая, пока дед пролечит меня, сестру и маму.

Не знаю, благодаря чему, но через месяц результаты моих анализов пошли в другую сторону, то есть перестали ухудшаться и начали улучшаться. Мы все как-то даже вздохнули, и мама с папой перестали бояться.

В конце января мне позвонил врач из Еревана, приглашая меня приехать. Я ответила:

-У меня обострение гепатита.

-Тогда прилетай после того, как выздоровеешь.

Мне очень хотелось в Ереван. Я вспомнила, что арменикум лечит от всех болезней и сказала об этом папе.

Утром папа сам перезвонил в Армению и спросил:

-Может ей  как раз стоит приехать сейчас и прокапать арменикум? се анализы я сдавала в нашем городском центре. столкнулись не впервые. е прздников конечно, - сдавать анализы и следить за тече

-Ни в коем случае, - услышал он, - ей нельзя сейчас лететь.

Но я по чуть-чуть выздоравливала.

Когда мы в последний раз поехали к знахарю, папин друг был с нами и сказал:

-Теперь, пока момент, ее быстро надо выдать замуж!

Мы засмеялись.

-Как ты себя чувствуешь? – Спросил он.

-Хорошо.

-Ну вот…

                                                            ****

В новом городе мы говорили полуправду, полунеправду: у меня был парень – наркоман, от которого я заразилась гепатитом. Я не пила спиртные напитки, не курила сигареты и не вела разгульный образ жизни. Я сидела в доме, который мы купили, в своей комнате. И писала… писала… то книгу - то стихи.

Как-то раз мы с мамой были в гостях у брата папы. У них по двору бегали котята. Мама схватила одного, и больше не выпустила из рук:

-Этого берем себе!

Я выпучила глаза. Во - первых, нам котов нельзя было держать из-за моей болезни, что б вдруг не поцарапали, а во вторых этот котенок был совсем обычным. Я маме сказала:

-Мама, ты что?

-А я хочу.

Ох, я и обрадовалась!

Мы привезли в наш дом котенка.

-Посмотрим, - оправдывалась мама, - если не захотим, вернем обратно.

Пришла ночь, а утром он меня разбудил. Я открыла глаза и увидела, как Мурзик – так мы его назвали – карабкается вверх по шторам.  Мне это так понравилось, и я сказала, что ни за что его не отдам.

Мы его оставили дома, а сами поехали в город покупать собаку. Здесь нельзя было жить без сторожа, а то и двух.

Вернулись мы с азиатской овчаркой.

В общем казалось, дом был полной чашей…

Котенок Мурзик по утрам вылезал из своей каморки и усаживался на моей рукописи, что б я бросила свое занятие и уделяла внимание только ему. Он был обычным дворовым, черно-белым котенком. Он лазил по моей шторе, стоял на задних лапках перед телевизором, и был первым существом, которое я полюбила в своей новой человеческой жизни.

О собаке я говорить не хочу. Он с трехмесячного возраста не хотел хозяйке ни еду свою отдать, ни команду выполнить; он бросался на нас, хоть и не кусал. Его никто не бил и, может поэтому, собака вырос в зверя, который подпускал к себе не рыча только маму. А она его любила, как сына. Только из-за нее мы не отдали собаку в другие руки. Сестру же мою он совсем за старшую не считал, и даже пару раз ее кусал. То она хотела погладить его, пока он спал, то еще что-то…в общем, нам приходилось учиться, как с ним обращаться. Собака был просто дурной.

Всегда, когда мы возвращались с базара или магазина, он – единственный из всех собак в переулке – обязательно нас обгавкивает.

Говорят, животные похожи на своих хозяев. Может оно и так…одно хорошо: он вырос в самую красивую собаку. Белый, в два раза больше любой немецкой овчарки, ни худой и не толстый.