428
И вдруг старший Геккерн огорошил старающегося примирить стороны Жуковского: - Напрасно особое внимание Дантеса к госпоже Пушкиной принято некоторыми за ухаживание. Барон Дантес делал это с благородной целью, имея намерение просить руки сестры госпожи Пушкиной, Катерины Гончаровой.
Жуковский обомлел. Да, Дантес все крутился возле сестер Гончаро­вых, танцевал со всеми тремя, потешал их своими остротами, но замет­но выделял Натали. И сплетничали уже давно об этом особом внима­нии Дантеса к Натали. И вдруг — Екатерина...
Жуковский решил, что старик Геккерн склоняет сына к этому вари­анту, чтобы спасти его от дуэли, и решил, что это был бы неплохой вы­ход. Что это поможет отговорить Пушкина от дуэли. При этом варианте можно будет выйти из острого положения без ущемления чьей бы то ни было чести.
—  Так пусть ваш сын немедленно делает предложение свояченице Пушкина, - сказал Жуковский Геккерну, - если он хочет прекратить все враждебные отношения и неосновательные слухи.
И Жуковский помчался с неожиданной новостью к Пушкину. Пушкин, как и Жуковский, был ошарашен новостью.
—  Это хитрость старого Геккерна, я в этом уверен, да и нужен ли такой муж Катрин? Он объясняется в любви моей жене, грозится по­кончить с собой от безответной любви, и вдруг — влюблен и женится на другой?! Это — уловка, старание избежать дуэли любым путем. Он еще и двух зайцев убивает при этом: избегает дуэли и, как зять, врывается в мой дом. Я не дам им такой возможности.
—  Что же, ты будешь стреляться со свояком?                      "—  Ой хитрецы! Вот хитрецы! - не успокаивался Пушкин.
—  Таша! — закричал он вдруг своей жене, постучав при этом в стен­ку, за которой была спальня жены.
Наталья Николаевна живо откликнулась на зов. В прихожей, ког­да она встречала Жуковского, он намекнул, что есть, хоть и странные, но обнадеживающие новости, которые помогут избежать дуэли. Более он ничего не сказал. И Наташа мучилась неизвестностью. Хотелось скорее узнать, что за новости. И теперь ее позвали...
—  Ты только послушай, что твой Дантес учиняет. Он вот хочет сва­таться к твоей сестрице. Можешь предположить, к которой?
—  К Катрин, — сказала Наталья Николаевна.
—  Так ты знала? И мне - ни слова?!
—  Нет, его сватовство для меня тоже большая новость. Я только знаю, что Катрин влюблена в этого ловеласа. Но стоит ли выходить за него замуж?
—  Вот и я думаю, что Геккерны все это придумали только для того, чтобы избежать дуэли.
429 
-  Если удастся избежать дуэли, - замечательно. Но такой ценой!
-  А велика ли цена? Может, Катерина Николаевна и рада будет?
-  А давайте ее саму спросим, она ведь дома сейчас? Слуги позвали Катрин.
-  Ну, дражайшая Екатерина Николаевна, — обратился к ней Пуш­кин, едва она вошла в кабинет, - позвольте нам узнать, как вы относи­тесь к молодому Геккерну?
-  А в чем дело? Какое это имеет значение? - она покраснела и го­лос ее задрожал от обиды, что затронули больную для нее тему, и какое право они имеют задавать ей такой вопрос.
-  Катенька, не обижайся, для такого вопроса у Пушкина есть осно­вания, - пыталась успокоить сестру Наташа.
-  Какие основания, Таша, что тут вообще происходит? Зачем меня допрашивать? — она расплакалась.
-  Простите нас, ради Бога, Катерина Николаевна! - продолжал Пушкин. - Дело в том, что вот Василий Андреевич принес нам совер­шенно неожиданную новость от Геккерна, якобы   младший Геккерн безумно влюблен в вас и собирается засылать сватов.
-  Как?! - вскочила Катерина Николаевна.
-  Именно так, дорогая моя свояченица. Для вас, вижу, это тоже большая неожиданность. Но как вы относитесь к этому?
-  Я не хочу обсуждать, - она вскочила и выбежала из кабинета.
-  Вот, - сказал Пушкин. - Я так и знал, что дело со сватов­ством - просто афера, желание любой ценой избежать дуэли. Молодой Дантес — просто трус.
-  Дорогой друг, - начал Жуковский, - вы ошибаетесь, молодой Геккерн готов драться, а все хлопоты по предотвращению дуэли - это дело старшего Геккерна. Отец готов на все решиться, дабы отвратить свое несчастье. Я видел его в полном отчаянье, которого нельзя выду­мать или сыграть роль. Я остаюсь в убеждении, что молодой Геккерн совершенно в стороне...
-  Екатерина Ивановна Загряжская, — доложили слуги о прибытии тетушки.
-  И что же вы тут обсуждаете?! - едва войдя в кабинет, начала За­гряжская. К свадьбе надо готовиться.
-  И вы - туда же! - воскликнул Пушкин. - И вы в сговоре с Геккернами?! Откуда вдруг взялась эта свадьба? Почему раньше никто об этом не знал?
-  А вот послушайте письмо Геккерна ко мне. Он уверяет, что дело это «существует уже давно, что я противился ему по известным вам при­чинам, но, когда вы меня пригласили прийти к вам, чтобы поговорить, и вам заявил, что дальше не желаю отказывать в моем согласии, с усло­вием: во всяком случае сохранять все дело в тайне до окончания дуэли430
... страх опять охватил меня, и я в состоянии, которое не поддается опи­санию...»
—  Мало того, старший Геккерн твердит, что — да, свадьба  вынуж­денная, но это - рыцарский поступок. Что его сын идет на это, чтобы спасти честь любимой женщины Натальи Николаевны.
—  Все это - хитрости, хитрости и хитрости обоих Геккернов, - не сдавался Пушкин. — Сначала старший Геккерн преследует мою жену нашептывая ей, как страдает по ней его сын, уговаривает бросить мужа и бежать с ним за границу, рисует ей разные соблазны, а теперь оказывается, он давно страдает по Катрин и желает немедленно же­ниться на ней.
Пушкин никак не соглашался отказаться от дуэли.
Наталья Николаевна была согласна с мужем, но не говорила об этом, а, как все, отговаривала Пушкина от дуэли.
Она корила себя за откровенность с мужем, считая теперь ее излиш­ней. Ее постоянная правдивость сыграла здесь роковую роль. Не надо было рассказывать Пушкину ни о подстроенном Идалией свидании с Дантесом, ни о нашептываниях ей Геккерна.
Так она считала теперь, а раньше просто искала у мужа защиты от наседавших на нее Геккернов. Вот он теперь и защищает. Не себя за­щищает, а - ее, ее честь. Но как это ужасно! Надо любым способом пре­дотвратить эту дуэль, и свадьба Кэт - наилучший выход.
А Катерина страдала оттого, что Дантес, в которого она влюбилась за время его ухаживания, теперь перекинулся на ее сестру Наташу и пи­сала брату: «...мое счастье уже безвозвратно потеряно; Я слишком хоро­шо уверена, что оно и я никогда не встретимся на этой многострадальной земле, и единственная милость, которую я прошу у Бога, это положить конец жизни столь мало полезной, если не сказать больше, чем моя. Сча­стье для всей моей семьи и смерть для меня — вот что мне нужно, вот о чем я беспрестанно умоляю Всевышнего...»
Все близкие всячески уговаривали Пушкина не мешать счастью сво­яченицы, отменить дуэль.
—  Я не верю в эту свадьбу! Не верю! Это уловка! Чтобы любым пу­тем избежать дуэли.
Жуковский умолял всех и особенно Пушкина хранить все хлопоты в тайне. Он боялся, что вести о предстоящей дуэли дойдут до импера­тора, и тогда Василию Андреевичу не поздоровится. Дуэли запрещены, значит, готовится противозаконное действо, и он, Жуковский, при­дворный человек, участвует в нем, хотя бы и отговаривая дуэлянтов от преступления, и не уведомляет при этом императора.
Среди двух огней находился Василий Андреевич. Он не мог предать лучшего и давнего друга Пушкина, и в самом нем жили старые понятия о чести, разрешаемые еще совсем недавно дуэлью. И царя подводить он не мог. Подолгу службы он обязан был известить обо всем императора.
431
—  Ты меня ставишь в неловкое положение, пощади, — говорил он Пушкину.
—  Прости меня, дорогой Василий Андреевич, но это — дело чести... Чтобы убедить Пушкина в правдивости намерений Геккернов, Ека­терина Ивановна Загряжская назначила им у себя свидание.
Геккерны явились на него вдвоем, что позабавило Пушкина: жених явился с родителями.
Дантес уверял Пушкина, что готов драться, но свататься к Екатери­не Гончаровой он собирался еще до вызова на дуэль. А старший Гек­керн клялся, что, как только Пушкин отзовет свой вызов на дуэль, Дан­тес объявит о помолвке.
Пушкин сдался. Он был рад, что имя его жены ни разу не было упо­мянуто в этих хлопотах, сам не вспоминал его в гневных разговорах. И теперь объявил, что просит рассматривать его вызов на дуэль как не имевший места.
Все вздохнули с облегчением.
Но Геккерн потребовал письменного отказа. И это желание про­тивников Пушкин пообещал удовлетворить, но он вовсе не отказался от мести. Весь этот фарс — а он по-прежнему воспринимал сватовство Геккерна к Катерине как фарс - еще больше воспламенил его нервы.
Пушкин очень уважал Загряжскую, часто с нею советовался, следо­вал ее советам. И теперь его отказ от дуэли был сделан только по на­стоянию тетушки Екатерины Ивановны.
Все участники примирения радовались благополучному заверше­нию дела.
Однако Пушкин не успокоился. Вяземский звал его к себе с объяс­нением, что за письма к нему пришли.
Пушкин не стал ему рассказывать о дуэли, примирении, но лю­бое упоминание об анонимных письмах вызывало в нем ярость и он говорил:
—  Я знаю автора, и через неделю вы услышите, как станут говорить о мести, единственной в своем роде.  Она будет полная, совершенная, она бросит того человека в грязь...
Беспокойство не покидало Наташу. Пушкин явно только делал вид, что успокоился. То и дело срывался на гнев по пустякам.
Наташу поразило срочное желание Дантеса жениться на Катрин. Она, как и Пушкин, считала, что Дантес хитрит, чтобы избежать дуэли и еще - приблизиться к ней. Если недавно он насильно задерживал ее у Полетики, то теперь, будучи вхож, как родственник, в их дом, он будет мучить ее своими признаниями в каждом углу. Жизнь превратится в ад, и Пушкин сойдет с ума от такой близости врага.
Все эти события длились всего неделю. Неделю затишья перед началом нового бального сезона. Он открывался балом для великосветского общества в царском дворце.

432
Когда император хотел через Жуковского передать приглашение на бал чете Пушкиных, Василий Андреевич, опасаясь, как бы Пушкин и тут не выкинул какой-нибудь финт, торопливо сказал императору, что Пушкин еще носит траур по матери и приглашение ему посылать не надо, а вот Наталье Николаевне он с удовольствием передаст.
Наталья Николаевна с марта никуда не выезжала, хотела отказать­ся и теперь, не до балов сейчас, и маленькая Натка, как будто чувствуя взрослые волнения, капризничала, много плакала, плохо ела и не спала ночами, поэтому и Наташа не высыпалась.
Однако Жуковский прислал ей письмо, в котором настаивал, чтобы она непременно была на этом балу, чтобы отсутствие их обоих не вы­звало особого любопытства общества к ним. Известие о подлых пись­мах уже просочилось в свет.
Бал устраивала царская чета, поэтому императрица очень волнова­лась, как все получится. Этот бал задавал тон всему зимнему бальному сезону.
-  Только бы Пушкина приехала! - говорила она. - Если Натали на балу, все кавалеры в этой зале. Она так давно отсутствует на балах.
Пушкина приехала. В белом с черным платье она выглядела волшеб­ницей. Все мужское общество сразу закрутилось вокруг нее.
И Дантес с отцом были тут. И тоже приблизились к ней. И все дела­ли вид, что ничего в эти дни особенного между ними не происходило. И Катрин тут не было, сестер не пригласили. И Дантес пригласил На­ташу на танец.
Отказывать было нельзя. Это вызвало бы повышенный интерес в обществе и пересуды.
—  Теперь мы чаще будем видеться, — шептал Дантес Наташе в самое ухо, — а то вы стали большой затворницей.
Наташа закипела возмущением:
—  И вам не совестно?! Вы — жених Катрин, и по-прежнему говорите мне о своих чувствах.
-  Мужчина может любить сразу нескольких женщин.Вы — моя не­досягаемая любовь. Катерина Николаевна фигурой напоминает мне вас. В вас течет одна кровь, у вас одинаковая привлекательность. Когда я буду с ней, я буду думать, что я с вами...
—  Бедная Катенька.
-  Никакая она не бедная, а очень даже будет обеспеченная, не то, что вы со своим нищим поэтом. Отец дает нам отличное состояние. И вы бы могли...
-  Прекратите!
—  Хорошо, хорошо, только, пожалуйста, не бегайте от меня, мы те­перь - родственники...
Наташу опять передернуло от возмущения.
433 
_ Что-то Пушкина сегодня с натянутым лицом, - отмечали окружающие, - и не улыбается Жоржу, как бывало.
Наташа поторопилась заполнить свою балетную книжку другими кавалерами, чтобы не танцевать больше с Дантесом, но он пожирал ее глазами в течение всего бала. И очень часто оказывался рядом с нею, с кем бы она ни разговаривала, будто подслушивал.
Император и великий князь тоже танцевали с Натальей Никола­евной.
-  Как ваша маленькая? - спрашивал ее император.
-  Благодарю вас, ваше величество! Мы обе прохворали все лето.
-  Так поэтому вас не было видно на летних балах и фейерверках? Сестер ваших видел, а вас - нет.
-  Да, я все лето никуда не выходила, и маленькая все лето кукси­лась, то одно, то другое.
-  Печально. Но вы не расстраивайтесь, маленькие все много хвора­ют, а потом выправляются.
-  Спасибо! Хочется верить в это.
-  Вы по-прежнему восхитительны. Роды идут вам на пользу. Наташа покраснела.
-  И смущение вам - к лицу, дорогая волшебница.
«Хорошо, что государь не знает ничего о том, что творится сейчас у нас в доме, иначе говорил бы со мной в другом тоне», — думала Наташа.
Вроде бы дело шло к свадьбе, но Пушкин продолжал скандал с Геккернами и готовился к дуэли. 16 ноября у Карамзиных было торжество. Праздновали день рождения старшего сына. Присутствовали все Гон­чаровы и Пушкины, а также Дантес.
Наташа чувствовала, что Пушкин - на взводе. Он теперь не мог во­обще видеть Дантеса. И тем более Дантеса, любезно беседующего с да­мами, как ни в чем не бывало.
Она видела, что Пушкин сказал сидящему с ним рядом Соллогубу что-то такое, отчего лицо того вытянулось от удивления. Наташа забес­покоилась, стала прислушиваться, но услышать ей ничего не удалось, очень шумно было в гостиной.
А Пушкин, уже ранее выбравший Соллогуба секундантом, говорил ему:
-  Ступайте завтра к д'Аршиаку. Условьтесь с ним только насчет ма­териальной стороны дуэли. Чем кровавее, тем лучше. Ни на какие объ­яснения не соглашайтесь.
Соллогуб остолбенел. Он считал, что дуэли уже не будет, и вдруг...Он хотел спросить Пушкина, не шутка ли это, но Пушкин, видя сомнения Соллогуба, только кивнул, показывая, что все серьезно и разговор на эту тему окончен.
Пушкин уже весело разговаривал с женой, чему-то смеялся, выглядел беспечным, как будто и не было разговора о дуэли.

434
В тот же день вечером был раут в австрийском посольстве у посланника графа Фикельмона. Гости были почти те же, что и у Карамзиных на дне рождения. Компания фактически перекочевала из одной гостиной в другую, едва переодевшись. Только Натальи Николаевны Пушкиной не было. Сестры присутствовали.
Наташа дома допытывалась, о чем Пушкин говорил с Соллогубом Тот отнекивался.
-  Ты все-таки готовишься к дуэли, я это чувствую по твоему взрыв­чатому настроению.
-  Оставь, Наташа, - отбивался Пушкин. Она расплакалась.
-  Все так стараются вас помирить, ты же никого не хочешь слушать совсем о нас не думаешь...
-  Думаю! Только о тебе и думаю, моя драгоценная. Почему ты не собираешься к Фикельмонам?
-  Я не пойду. Я не могу больше смотреть, как ты скрежещешь зу­бами, едва Дантес приблизится ко мне, и не только ко мне. А я не могу ему отказать в танце, разговоре, потому что это вызовет повышенный интерес и удивление у всех.
Пушкин учил ее, как себя вести, уговаривал собираться на раут. А она уговарила его ехать:
-  Поезжай один, скажи, что мне нездоровится, все уже привыкли к моему постоянному нездоровью.
Пушкин поехал один, очень опоздав к началу, поэтому все заметили, когда он появился на рауте, да еще один.
Он сразу направился к Катерине Гончаровой, весело беседующей с Дантесом, увел ее, запретив вообще разговаривать с Геккерном, а удив­ленному Дантесу грубо и оскорбительно сказал:
-  Не смейте подходить к Гончаровым!
Дантес возмутился было, но посчитал лучшим не устраивать сканда­ла и не привлекать внимание общества к их конфликту.
Секунданты, оговорив по настоянию Пушкина условия дуэли, про­должали улаживать конфликт. Геккерны настаивали, чтобы Пушкин отказался от дуэли, не называя причиной женитьбу на Катерине, что ссылка, мол, задевает честь девушки.
Пушкин и на это согласился. Переписал свой отказ от вызова.
Соллогуб помчался с запиской к Геккернам. Радовался, что, кажет­ся, конец мытарствам, конец конфликту.
Геккерны, наконец, согласились объявить о своем брачном наме­рении. Дантес попросил Соллогуба сказать Пушкину: «Поблагодарите его, что он согласен кончить нашу ссору. Я надеюсь, что мы будем ви­даться как братья».
Оба секунданта отправились к Пушкину на Мойку. Слуга сказал, что господа обедают. Но Пушкин скоро появился в прихожей, услышав знакомые голоса секундантов.
435 
Наташа с тревогой посмотрела вслед мужу. Что там еще принесли?! И не напрасно волновалась. Сначала в прихожей был тихий разговор, потом Пушкин внезапно закричал так, что было слышно в гостиной, и дети затихли и посмотрели тревожно на мать.
-  Напрасно! Никогда этого не будет! Никогда между домом Пушки­на и домом Дантеса ничего общего быть не может.
Так Пушкин прореагировал на слова Дантеса в записке «мы будем видаться как братья».
Наташа вся затрепетала. Сестры переглядывались. Они видели, что все эти дни от них что-то скрывают, но не трогали Наташу. Не хотят по­свящать их в свои семейные проблемы и не надо. У них своих хватает, у обеих этим летом появились кавалеры, свидания с которыми были сейчас затруднены безсезоньем. Но вот уж скоро откроется бальный се­зон, и сестры активно готовились к нему.
Сообщение, что Дантес собирается свататься к Катерине, взволнова­ло обеих. Катя не верила, она, конечно, мечтала об этом. Но, что Жорж сумеет уговорить своего отца взять в жены, бесприданницу, не верила. И, конечно, очень обрадовалась, узнав, что Дантес хочет жениться на ней, однако по-прежнему не верила в такое счастье.Пушкин скоро вер­нулся к столу. Оглядел взволнованную семью, понял, что говорил там слишком громко, улыбнулся встревоженным лицам и сказал с улыбкой:
-  Все в порядке, — и принялся обедать.
Наташа после обеда сразу же потянулась за мужем в кабинет.
-  Саша, что тебя так взволновало? Что нового?
-  Все нормально, Таша. Соллогуб приходил. Все улажено. Дуэли не будет. И Катерина - невеста.
-  Милый, спасибо! - бросилась Наташа на шею мужу. - Слава тебе, Господи! - перекрестилась она на образа.
На следующий день приехала возбужденная Загряжская. Тетушка привезла племянницам новые платья к бальному сезону.
Азя и Катя визжали от восторга, как дети.
Наташа, с улыбкой глядя на их восторги, обняла тетушку, поблаго­дарила за чудное платье и сказала с грустью:
-  Печально начинается новый сезон, даже выезжать не хочется.
-  Ну полно, милая моя! Не все так плохо. Даже наоборот. Дуэли не бывать. И Катенька - невеста. Куда она выскочила, зовите ее...
Позвали Катю.
-  Дорогая Катенька, - торжественным голосом начала Катерина Ивановна! - Вчера вечером у меня были оба Геккерна и они просили твоей руки.
-  Ура! - закричала Александра. Катя заплакала.
-  Ну, полно-полно! - обнимала ее Наташа, - Ты же так этого хо­тела.

436
Пушкин саркастически улыбался.
- А я и сейчас не верю, - говорил он потом жене.— Эта гнусная каналья может сбежать прямо из-под венца. У него же, кажется грудь больна, за границу лечиться собирался, того и гляди уедет за границу.
На следующий день Геккерны опять явились к Загряжской, чтобы услышать согласие невесты.
За пятнадцать минут до их прихода приехал Дмитрий Гончаров Приехал по делам, но попал на помолвку. Он, как старший в семье из присутствующих, и должен был теперь благословить брачующихся, а то уже тетушка готовилась сыграть эту роль.
Екатерина Гончарова была фрейлиной императрицы, а Жорж Дан­тес — кавалергард императорской армии, им надо было испросить раз­решения на свадьбу у императорской четы. Оба получили «добро».
Наталья Ивановна и отец прислали родительское благословение письменно.
На балу у Салтыковых свадьба была объявлена. Пушкины на балу тоже были. Но Пушкин даже не ответил на поклон Дантеса. Наталья Николаевна тоже отворачивалась, чтобы не встречаться глазами с Геккерном.
Катерина Гончарова была счастлива. Ее не посвятили в дуэльные переговоры Пушкина с Геккернами, и она недоумевала, почему Наташа и многие другие не скрывают своей жалости к ней. Она даже решила, что сестра ревнует ее к Дантесу, не хочет терять своего поклонника, и обижалась на Наташу.
Однако приданое готовили все вместе, включая еще тетушку Загряж­скую. Екатерина Ивановна заказала для невесты в Москве за восемьсот рублей шубку из голубого песца, потому что в Москве мех дешевле и красивее. Брат Дмитрий выслал пять с половиной тысяч. Он рад был пристроить еще одну сестру.
Екатерина все боялась, что свадьба расстроится.
- Не знаю ничего более скучного, - говорила она, - чем положение невесты, все хлопоты о приданом - вещь отвратительная. И все-таки мне хочется, чтобы на свадьбу собралась вся моя семья. Ну, маминька, конечно, не приедет, но вот, чтобы присутствовали все братья, я очень хочу.
И Пушкин писал отцу: «У нас свадьба. Моя свояченица Екатерина вы­ходит за барона Геккерна, племянника и приемного сына посланника короля голландского. Это очень красивый и добрый малый, он в большой моде 4 го­дами моложе своей нареченной. Шитье приданого сильно занимает и за­бавляет жену мою и ее сестру, но приводит меня в бешенство. Ибо мой дом имеет вид модной и бельевой мастерской».
Общество недоумевало, что могло заставить Дантеса жениться на Катерине, тогда как он влюблен в Наталью. Одни увидели в этом «под­виг высокого самоотвержения ради спасения чести госпожи Пушки-
437 
ной». Другие считали, что просто Дантес отчаялся во взаимности Ната­льи Пушкиной и женитьбой на ее сестре хочет войти в дом Пушкины на правах родственника, чтобы чаще видеть свою возлюбленную, а то она почти полгода после последних родов не показывалась на публике.
Многие женщины завидовали Катерине Гончаровой. Дантес был очень завидным женихом. Красавец с прекрасными манерами, острослов, галантен, как ни один русский офицер, а теперь еще и богач. За несколько месяцев до этого Геккерн закончил усыновление его, сделав Жоржа единственным своим наследником.
Пушкин же продолжал скрежетать зубами. Не мог он простить мер­зостей старого Геккерна, нахального ухаживания за женой — младше­го. Ему были отвратительны ложь и лицемерие этих заезжих господ, не уважающих русских традиций и приличий.
Наташа активно занималась с сестрами подготовкой к Катиной свадьбе, думала, что Пушкин вернулся к своим делам. А Пушкин выпу­скал свою желчь на противников в письме к Геккерну. Письмо получи­лось очень длинное и чрезвычайно оскорбительное. Сочинение письма немного успокоило Пушкина. Он не послал письмо адресату. Оно лежа­ло без движения. Только Соллогубу он как-то прочитал его. И Соллогуб понял, что после такого письма возможна только дуэль. Значит, они с Жуковским, примиряя противников, так ничего и не добились.
Жуковский тоже чувствовал, как все в Пушкине клокочет, что до­стигнутый договор сторон никак не примирил его с Геккернами, а даже больше распалил. Что отменил Пушкин дуэль только по одной причи­не - не мешать Катерине Гончаровой выйти замуж. Был уверен, что тут хорошо похлопотала Наталья Николаевна, уговаривая мужа, что для ее старшей сестры - это последний шанс выйти замуж. Да и Пушкин очень хотел повыдавать сестер жены быстрее замуж. Как он и пред­видел, и предупреждал заранее жену, жизнь в одном доме с сестрами очень осложняла их семейную жизнь, а существование самого Пушки­на — особенно.
Так Жуковский, чувствуя, что уже бессилен остановить Пушкина, Рвущегося к дуэли, решил все-таки рассказать императору о несостояв­шемся поединке. Царь был поражен конфликтом, который прошел для него незамеченным, поблагодарил Жуковского за бдительность и вы­звал Пушкина к себе.
Вызвал одновременно и Бенкендорфа, обоих — неофициально.
-  Что ж вы, голубчик, вытворяете?! — начал Николай, едва Пушкин вошел и приветствовал присутствующих. Бенкендорф уже был тут.
-  О чем вы, ваше величество? - начал было, Пушкин.
-  Молчать! - прикрикнул император. - Вы что, не знаете, что дуэли запрещены законом?! Нарушаете закон и других людей принуждаете!
Пушкин молчал. Он понял, что Жуковский, чтобы обезопасить себя, рассказал императору о несостоявшейся дуэли. Жуковский понял,

438
что Пушкин не в состоянии остановиться, потому что неудовлетворен результатом, что дуэли, рано или поздно, не избежать, и теперь с помо­щью императора хочет связать ему руки.
Так оно и было. Жуковский даже просил Николая предупредить Пушкина, запретить ему стреляться, надеясь, что это успокоит и оста­новит Пушкина.
Пушкин пообещал государю «больше не драться ни под каким пред­логом».
Но разве может остановиться человек, если он не видит впереди ни счастливой, ни даже самой простой спокойной жизни?!
«Пушкин видел во всем вздоре, до него доходившем, посягательство на его честь, на его имя, на святость семейного очага и, давимый ревно­стью, мучимый фальшивостью положения в той сфере, куда бы ему не следовало стремиться, видимо, искал смерти».
Ему не сиделось дома, каждый день он к кому-то ехал, будто стре­мясь навстречу сплетням, будто ища обидчиков, желая их мнений, оскорблений, как боец навстречу с врагом, боясь пропустить его, раз­минуться с ним.
Он и Наташу пристрастно допрашивал после возвращения из обще­ства, когда она выезжала без него: что да кто что говорит, рассказывай!
И Наташа видела, что он сознательно бередит свою рану, не лечит ее, а растравливает.
Все его творческие порывы теперь не приносили дохода, а мно­гие — просто не выполнялись. Потому что невозможно работать, когда сердце кипит ненавистью к людям, бесцеремонно и безнаказанно вры­вающимся в его жизнь, порочащим его и его жену. Нет выхода из мате­риальных тягот.
В конце декабря вышел четвертый том «Современника». Радовать­ся бы. Исполняется его мечта - иметь свой журнал. Только журнал, в котором были замечательные произведения современников Пушкина и его «Капитанская дочка», почти не продавался. Две третьих журнала оседало на складах. И поэтому нечем было отдавать долги, взятые на из­дание журнала.
Пушкин уже не мог смотреть в глаза своей Мадонне. Другая жена давно бы ела поедом своего несостоятельного мужа, потому что бывали дни, когда в доме не было ни копейки и не на что было купить молока для малышей.
И вот ему опять нечем расплатиться с типографией, и взять долг не у кого, всем должен.
Наташа не могла смотреть, как Пушкин замыкается, уединяется, но, явно, не работает.
-  Саша, что тебя гложет? Скажи! — строго потребовала она.
—  Нечем рассчитываться с типографией за журнал, рабочие грозят­ся пожаловаться императору.
439
-  Давай что-нибудь придумаем.
-  Что можно придумать, если никто уже в долг не дает, всем дол­жен.
-  Давай что-нибудь заложим.
-  Что?! Что мы можем заложить?!
-  Мои жемчуга, например.
-  Это подарки, и их мало будет.
-  Еще столовое серебро можно, Азя добавит, я думаю. И мою шаль!
-  Таша!
-  Ну что «Таша»?! Я не могу смотреть, как ты мучаешься, Саша. Пушкин взял у Шишкина под залог шалей, жемчуга и серебра 1250 рублей и расплатился с типографией, оставив семью опять без денег.
Истекал срок еще двум заемным письмам Пушкина, под которые он взял у Оболенского 8000 рублей. И пришлось просить Оболенского об отсрочке уплаты, потому что денег для погашения долга взять было не­откуда.
А Наташа по-прежнему волновала его своей красотой и кротостью. Значит, семья и дальше будет расти. И он, клявшийся при женитьбе своей ненаглядной и ее матушке, что сумеет обеспечить ее красоту до­стойно, лишает ее самого необходимого. Он - банкрот.
А светская жизнь катилась своим чередом: балы, рауты, опера, са­лоны...
Везде бывали и Пушкины, и Гончаровы. Только Пушкин объявил свояченице, что никаких ни дружеских, ни родственных отношений между их семьями быть не может.Пусть Дантес не смеет являться в их дом и вообще держится подальше.
Катерина теперь осторожничала. Зная, куда едут Пушкины, она со­общала об этом Дантесу, и они ехали уже в другое место.
Все заметили, что Пушкин везде ведет себя неадекватно. На «пят­ницу» у Военкова явился в темно-кофейном сюртуке с бархатным воротником, «в левой руке он держал черную баранью кавказскую кабар­динку с красным верхом. На шее у него был повязан шелковый платок Довольно густо, и из-за краев этого платка виднелся порядочно измя­тый воротник белой рубашки».
Едва поздоровавшись с присутсвующими, он вдруг бесцеремонно вскочил на диван с ногами, громко, даже повизгивая, хохоча.
Отсмеявшись, вытирая слезы, он сказал озадаченному хозяину:
~ Извините мне мой обычный истерический припадок смеха. Так я всегда хохочу, когда речь идет о чем-нибудь забавном...
На именинах жены Греча Пушкин вообще был не в своей тарел­ке- Явился без Натальи Николаевны, в разговоры не вступал, ходил из Угла в угол мрачный и задумчивый. Побыл всего полчаса и засобирал­ся Домой.440
Греч, сожалея, что Пушкин уходит, вышел в прихожую проводить друга, где Пушкина ожидал его лакей. Тот подал хозяину медвежью шубу, надел на ноги меховые сапоги.
-  Меня все время бьет лихорадка, — сказал Пушкин, старательно укутываясь в шубу, - прямо все время и везде холодно, и я никак не могу согреться. А то вдруг жар подступит. Нездоровится, короче, в на­шем медвежьем климате. Надо на юг, на юг.
«Совсем болен бедный Пушкин», — подумал Военков.
В декабре вернулась в Петербург из-за границы Екатерина Никола­евна Мещерская и возобновила свой салон у Карамзиных. Пушкины были рады, им всегда хорошо было в этом доме.
Мещерская была поражена видом Пушкина. Он пожелтел, осунулся, передвигался какими-то судорожными движениями.
Она верила — Наталья Николаевна чиста перед мужем, но не пони­мает, что муж ее создан из другого теста. То, на что другие мужья в пове­дении своих жен просто не обратят внимания, может довести поэта до болезненного состояния. Что все эти толки, сплетни, пересуды, «вся эта туча стрел, направленных против огненной организации, против чест­ной, гордой и страстной его души, произвела пожар, который мог быть потушен только подлою кровью врага его или собственною его благо­родною кровью».
Итак, даже близкие друзья обвиняли Наталью Николаевну в легко­мыслии, упрекали в том, что она слишком приветлива с кавалерами, раздражая этим своего мужа.
Император тоже не удержался от нравоучений. Как-то во время тан­ца он сказал Наташе:
-  Я вас искренне люблю и очень уважаю, как добрую женщи­ну, но позвольте сделать вам замечание: о вас ходит слишком много комеражей(сплетен). Я советовал бы вам быть сколько можно осторож­нее и беречь свою репутацию и для самой себя, и для счастия мужа, при известной его ревности.
Наталья Николаевна, оставаясь внешне спокойной и бесстрастной, вся затрепетала, думая: «А не ваша ли ревность - причина этого раз­говора? Или вы забыли, как страстно ухаживали за мной, да еще с на­стойчивостью властелина. И теперь, небось, думаете, что вот я не усту­пила настойчивым ухаживаниям вас, императора, а уступила какому-то офицеришке вашей кавалерии?!»
Дома она пересказала разговор с императором мужу. Пушкин снача­ла громко хохотал:
-  Сам император наставляет тебя на праведную жизнь. Я обязатель­но поблагодарю его за это при возможности.
И отблагодарил в пушкинском духе. При встрече на балу сказал им­ператору:
-  Спасибо, ваше величество, за добрые наставления моей жене.

441
-  Разве ты и мог ожидать от меня другого? - спросил Николай.
-  Не только мог, - отвечал с хитрецой Пушкин, - но признаюсь от­кровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моею женою.
Николай, так и не найдя, что ответить, промолчал с улыбкой на
устах.
Наталья Николаевна держалась, как прежде, спокойно и с большим достоинством, но взгляд ее был печальнее, чем обычно.
Почти вслед за Пушкиными вошли Екатерина Гончарова с Жоржем Геккерном и Полетика.
Пушкины в течение нескольких недель не сталкивались с Дантесом. Пушкина передернуло. Наталья Николаевна испуганно что-то быстро зашептала мужу.
Хоть этот салон и посещали только друзья Пушкиных, это общество тоже раскололось на две части. Одни жалели Дантеса, он, страстно влю­бленный в Наталью Николаевну, вынужден жениться на нелюбимой, чтобы защитить честь любимой. Они же жалели Натали:
-  Как можно любить этого мавра, который даже на людях готов придушить свою жену.
-  Еще бы! Говорят, что, вернувшись как-то домой, Пушкин застал жену tete-a-tete с Дантесом...
-  Смотрите, как молодой Геккерн следит за углом, в котором нахо­дится Натали, а что рядом невеста - забыл.
-  А я слышала, как на разъезде с одного бала Геккерн, подавая руку своей невесте, завидев рядом Пушкина, специально громко, что­бы Пушкин слышал, сказал Катерине Николаевне: «Пойдем, моя за­конная».
-  А я слышала это же в буфете. Набрав фруктов, Жорж говорил: «Это для моей законной». Напирая на последнее слово.
-  Все это - ерничество.
-  Да, конечно, но тем не менее...
А другие с огорчением отмечали, что Пушкин выглядит невменяе­мым, что такое состояние должно привести к трагедии.
Да и как было не выйти из себя?! Жених Жорж Геккерн на виду у всех театрально крутился вокруг Натальи Николаевны. Пушкин уже не мог этого переносить. Когда Жорж танцевал с его женой, у Пушкина вызывало ярость прикосновение этого подонка просто к руке жены, к ее талии.
Он удивлялся самому себе. Он ранее не подозревал, что вообще спо­собен на такую ненависть к человеку.
И было с чего. Пушкин издали поглядывал, как Дантес крутился возле его жены, и вдруг увидел, как Наташа побледнела. Пушкин хоро­шо знал свою жену. Знал и высоко ценил ее удивительную искренность. И теперь он понял, что Дантес сказал сейчас ей какую-то гадость, и она '       замерла, не в силах защититься от удара.442
Этот тип обнаглел, подумал Пушкин, и скорым шагом направился к жене.
Пока он шел к ней сквозь толпу, Дантес уже упорхнул, а Наташа прячась за веер, чуть не плакала.
—  Что? Что он тебе сказал? Я убью его, - пытал Пушкин Наталью Николаевну.
И все увидели в этом его гневе только то, что Пушкин не в себе. Графиня Юлия Петровна Строганова сказала:
—  У Пушкина такой страшный вид, что я, будь его женою, не решилась бы вернуться с ним домой.                                                              \ \
—  Так сестры Гончаровы — рядом. Защитят.
—  Хороша защита, скорее - наоборот. Тут такие страсти кипят, того и гляди, что сестры сами подерутся из-за Жоржа.
—  Уж не знаю, в отместку или нет, но, говорят, Пушкин вовсю уха­живает за свояченицей Александрой, сестрой жены. Она-то, сказыва­ют, давно влюблена в него была, еще до свадьбы младшей сестры. Уж очень, говорят, горевала, что не ее Пушкин выбрал в жены, а Наталью. Ну, Пушкин и не теряется, оценил влюбленность свояченицы.
Так одни жалели Пушкина и Наталью Николаевну, другие рады были позлословить по их адресу и сочувствовали загнанному в угол рев­ностью Пушкина Дантесу.
Только дома Наталья Николаевна рассказала Пушкину о пошлости Дантеса.
—  У нас с Катей один мозольный оператор, так вот он узнал это и говорил мне:
—  Я теперь знаю, что мозоль жены Пушкина прекраснее, чем у моей жены.
Пушкина тоже поразила пошлая солдатская острота.
И это еще более укрепило его в решении любым способом за­щитить честь, не свою, а — жены. Она не просит об этом, но об этом кричит весь ее обиженный вид. Она — слабая женщина, и как бы Карамзины-Мещерские ни судили ее за мягкость характера, она — женщина, прекрасная женщина. И я обязан защитить ее от этого пошляка и мерзавца.
Соллогубу Пушкин говорил:
—  С сыном уже покончено, теперь мне старичка подавайте, этого паршивого сводника. - «Губы его задрожали, глаза налились кровью-Он был до того страшен, что только тогда я понял, что он действительно африканского происхождения», — вспоминал Соллогуб.
Екатерина виделась с женихом у тетушки Загряжской.