408
Пушкин с трепетом шел в дом на Мойке у Конюшенного моста договариваться о новой квартире. Дом принадлежал Волконским. Тут вырос декабрист Сергей  Волконский прекрасный, высокообразованный, чувствующий себя ответственным за судьбу России молодой человек, вышедший на Дворцовую площадь в 1825. Площадь эта совсем рядом от дома.
Тут останавливалась потом, отправляясь за мужем в Сибирь, Мария его юношеское увлечение, Машенька Раевская. Он очень тогда, во вре­мя южной ссылки, сдружился со всей семьей Раевских.
Теперь дом принадлежал Софье Волконской, сестре Сергея. На­следница жила со своим мужем в Зимнем дворце, а дом превратила в доходный. И верхний этаж занимал сенатор Лубиновский, Пушкин был с ним знаком.
Пушкин брал в наем весь первый этаж, от ворот до ворот, двенад­цать комнат. С просторным подвалом. Были еще сарай, сеновал, карет­ная, место в леднике и на чердаке.
Когда-то это было имение Бирона. Он содержал замечательные ко­нюшни, которые так и называли — Бироновы конюшни. И название со­хранилось до сих пор, и конюшни в несколько стойл сохранились, ими разрешалось пользоваться жильцам.
Вход из арки вел в цокольный этаж, там направо, по маршевой лест­нице /девять ступенек/ - в сени, а из них - в переднюю. Из передней дверь напротив вела в большую изолированную комнату, которую Пуш­кин сразу решил оборудовать под кабинет. А через левую дверь можно было попасть в столовую и гостиную.
Из сеней же можно было войти в квартиру и другим способом: слева в сенях была дверь в буфетную, а далее — в столовую, гостиную... В се­нях была лестница и в подвал.
Вообщем-то, квартира была маловата для разросшейся семьи. Но и стоила дешевле. И местоположение квартиры нравилось Пушкину: в центре города и в тихом уголке на берегу реки Мойки.
В подвале было семь помещений с маленькими под потолком окош­ками, выходящими во двор. Тут разместятся кухня, прачечная, ванная И жилые комнаты для прислуги.
Пушкин не стал далее планировать, где что будет размещаться. С ка­бинетом он разобрался, а дальше пусть планируют Наташа с сестрами.
И, заключив договор с хозяином квартиры, Пушкин отправился за семьей.
Приехали с дачи с имуществом на четырех телегах. Хозяйство раз­расталось. Шумно вбежали в подъезд. Пушкин показывал: тут - напра­во, тут — налево, привел всех сначала в свой будущий кабинет. И слуги принялись втаскивать в него мебель.

409 
А девушки торопились дальше. Но Пушкин опять поспешил опере­дить их. Он выбрал комнату для Наташи за стенкой своего кабинета.
их соединяла дверь.
-  Так это ж будет проходная с трех сторон комната! - воскликнула
Наташа, но осмотрелась и согласилась:
-  Хотя, дверь можно будет завесить ковром, станет уютно, и можем ходить друг к другу. А еще я поставлю ширму, и получится маленькая спаленка. А во второй половине комнаты будет будуар.
-  Ну, вот и прекрасно, - обрадовался Пушкин. Ему хотелось, чтобы они могли встречаться с женой, минуя сестер.
Для детской выбрали самую большую, светлую и тихую комнату с окнами во двор. Из нее две двери вели в маленькие комнатки, в кото­рых можно поселить двух нянь.
Сестры на этот раз разместились в одной комнате. К ней еще при­мыкала крохотная гардеробная.
Дворня всегда состояла частично из крепостных, частично из наем­ных слуг. В этот дом привезли двух нянь, кормилицу, четырех горнич­ных, троих слуг, наемного повара, прачку, полотера.
Слуг разместили в подвале, только кормилица и няня жили в комна­тах рядом с детской.
Пушкин любовно обставлял свое рабочее место - кабинет. Заказали стеллажи, измерив предварительно стены. И стеллажи вписались в эти размеры, закрыв стены почти полностью.
До этого книги были свалены на полу в гостиной, мешая всем про­двигаться по квартире. И, когда книги, наконец, разложили по стелла­жам, все облегченно вздохнули. А в стеллажах уже не было свободного места. Около четырех с половиной тысяч книг было в библиотеке Пуш­кина, на четырнадцати европейских языках. Даже в дни безденежья Пушкин покупал много книг, говоря, что, как стекольщик не может обойтись без алмаза для резки стекла, так писатель не может обойтись без книг.
Один стеллаж он поставил перпендикулярно к стене, разделив та­ким образом кабинет на две части, и к нему придвинул диван. Он ча­сто и ночь проводил на этом диване. Важно было встать ночью тихо, Работать, не тревожа жену, чтобы   не упустить возникающие ночью
строчки..
На торцах стеллажей и на маленьких не занятых стеллажами поло­сках стен Пушкин развесил портреты друзей Дельвига, Баратынского, Чуковского. Василий Андреевич давно подарил Пушкину этот пор­трет с надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, когда он окончил поэму «Руслан и Людмила», 1820. Марта 26. Великая пятница». Картина «Дарьяльское ущелье»,410
привезенная Пушкиным еще с Кавказа, тоже переезжала с ним с квартиры на квартиру и тоже была повешена в кабинете.
Перевозил Пушкин за собой и письменный стол, купленный у Вяземского еще в 1831 году, когда они с Наташей все лето в Царском Селе пользовались мебелью Вяземских. Стол был с выдвижными с двух сто­рон полками, что очень нравилось Пушкину.
На столе он поставил масляную настольную лампу, чернильницу с арапчонком, подаренную ему как-то Нащокиным с надписью: «По­сылаю тебе твоего предка с чернильницами...» Рядом - стакан с перья­ми, обглоданными во время работы, но не выбрасываемыми, нож для разрезания бумаги. У стола - любимое отделанное красным сафьяном вольтеровское кресло с пюпитром, с удобной спинкой и выдвижной скамеечкой для ног. Пушкин купил его еще в 1835 году в магазине бра­тьев Гамбс. Братья делали модную, высокого качества, но недорогую мебель для людей среднего достатка. В этом кресле даже спать было удобно.
Из другой мебели в кабинете была конторка красного дерева, за ко­торой можно было работать лежа, что Пушкин делал постоянно, и еще одно небольшое низкое, обитое зеленым сафьяном кресло, которое легко можно было передвигать то к камину, то к рабочему столу или предлагать гостю. Для разговоров Пушкин пересаживался в вольтеров­ское кресло, чтобы спина за это время отдыхала.
Полюбовался Пушкин своими тросточками, пристраивая их на но­вом месте. Он любил трости, часто пользовался ими на прогулках.
Особенно ему нравились три тросточки. Камышовая, с буквами ПП на пуговице, принадлежавшая когда-то Петру Великому и доставшей­ся ему от предков. Палка с набалдашником, на котором было написано «Пушкин». И трость с аметистовым набалдашником.
А Наташа сначала проследила, как обустраивается детская. Большая, в два окна, выходящих во двор. Там всю комнату застилал большой ко­вер, на котором будут играть дети. Кроме четырех кроваток, разместили низкие стульчики - каждому по росту, этажерку для игрушек, малень­кую полочку для детских книг и стулья для двух нянь. Одной, няне Кла­ве, были поручены Маша и маленькая Натка. Другой Прасковье, Сашка и Гришка. Домашнесть детской придавали еще две клетки с щеглами и канарейкой.
Потом Наташа принялась руководить обустройством своей ком­наты. Сначала в простенке между окнами поставили зеркало-псише с подстольем. Маленький, обитый красным сафьяном, письменный стол, давно приобретенный у тех же братьев Габс, который одновремен­но служил и туалетным столиком. Она поставила на него еще маленькое зеркало, шкатулку и печатку для писем, кошелек, собственноручно рас­шитый бисером, свечи, портбуке - крепление для цветов, прикалывае-

411  
мых к бальному платью, с крохотной вазочкой-непроливайкой, в кото­рую наливали воду, чтобы живые цветы не завяли до окончания бала. Бальными цветами считались ландыши и васильки. А еще на столе раз­местились флакончики с духами, пудреницы и другие мелочи женского
туалета.
Всюду она перевозила с собой и столик-бобик, привезенный когда-то из Полотняного Завода в Москву. На нем она поставила готические часы, которые были модным элементом интерьера, подчеркивающим парадность этой части комнаты. Там же разместила свою шкатулку для рукоделия, с кусочками ткани, нитками, бисером.
Окна этой комнаты выходили на Мойку. Это Наташе очень нрави­лось. Она любила подолгу смотреть на воду и здесь теперь будет подолгу сидеть на низком, широком, как скамья, мраморном подоконнике. Ро­зовые шторы на окнах были в тон обоев комнаты и создавали мягкий уют даже в не обставленной еще до конца комнате.
Так был устроен будуар, половина комнаты. А в другой половине предполагалась спальня, поэтому поставили кровать-кушетку, прикро­ватный столик с масляной лампой из жести с трапециевидным абажу­ром, окрашенным масляной краской, комод для белья и ширму, закры­вающую кровать от будуара.
Пушкин купил для новой квартиры модные готические ширмы «се­рого и орехового дерева» и готические этажерки, одну из которых, с разными безделушками, поставили в будуаре Наташи, а вторую - с ее чудными поделками из бисера - в гостиной. Это была своеобразная ре­клама ее таланта. И редкий гость уходил от Пушкиных, не заказав На­таше кошелек, портсигар, чехол для книги или для трости, а то и целую икону или картину.
Все комнаты в квартире были анфиладные, то есть проходные. Го­стиная была самой большой комнатой в анфиладе. На простенках в ней повесили канделябры с подзеркальниками, что делало ее более светлой. В центре гостиной поставили диван на роликах, отделанный малино­вым камлотом, перед ним - круглый стол на четырех вогнутых ножках, а на нем лампу с желтым абажуром. Вокруг стола расставили стулья. По периметру гостиной разместили кушетку, стулья и банкетки. Еще Уютный маленький уголок оборудовали у печки, с ковриком на полу, шахматным столиком. Вся мебель тоже была габсеновская и выполне­на была в одном стиле. Боком к окну поставили пианофорте (прообраз пианино).
Гостиная предназначалась для приема гостей. Презентативность ей придавали и отличные акварели, развешанные по стенам, которые очень любила Наташа. А также вошедшие в моду обои под ткань, которы|е даже при близком рассмотрении казались тканью.
412
Сестрам было тесновато в одной комнате, но они тоже решили раз­делить ее на две части, чтобы у каждой был свой уголок. Комната долж­на была временами служить и гостиной для приема гостей. Поэтому вся интимность жилого помещения состояла только из двух мягких диванов и туалетных столиков. Диваны, а также секретер, комод и кресла были привезены из московского дома. Гостиной жилую комнату делал и не­большой ковер, постланный посередине комнаты.
Как-то вечером сестры Наташи уехали к тетушке Екатерине Ива­новне. Пушкин работал в кабинете, Наташа рукодельничала.. Пушкин вышел, потягиваясь, из кабинета:
-  Все, больше не могу, устал.
Он подошел к зеркалу в ее комнате и стал пристально рассматривать себя в нем.
Наташа скрывала улыбку, глядя на мужа. Она всегда удивлялась тому, как Пушкин любит прихорашиваться перед зеркалом, и шутила:
-  Ты проводишь перед зеркалом времени больше, чем я.
Но сейчас Пушкин как-то странно замер перед зеркалом, даже на­клонялся к нему, будто что-то, плохо видимое, рассматривал в нем.
-  Что ты там увидел, Пушкин? - спросила Наташа.
-  Подойди-ка сюда, — позвал он ее. Наташа подошла.
-  Посмотри, кто это там рядом с тобой в зеркале? Холодок прошел у нее по спине.
-  Что ты говоришь такое, Саша? Ты там рядом со мной.
-  Нет, я вижу рядом с тобой незнакомого мужчину. Военного. Со­всем незнакомого. Я никогда его не встречал. Средних лет, с генераль­скими погонами, темноволосый, недурен собой... Таша, с какой любо­вью он смотрит на тебя! Да кто же это может быть? Наташа, посмотри!
Наташа пыталась скрыть свое беспокойство о здоровье мужа. А Пушкин долго еще не мог успокоиться. Вовлек ее в поиски незнаком­ца. Перебрали многих известных им генералов и придворных, но Пуш­кин так и не узнал среди них странного генерала из зеркала. Однако это видение, кажется, немного успокоило его. Пушкин радовался тому, что рядом с Наташей стоял не Дантес. Он уже недолюбливал этого самоуве­ренного красавчика, льнущего к Наташе.
Наташа поправилась, и могла бы опять вывозить сестер, но в сентябре-октябре балов еще не было, поэтому все три сестры активно посещали салоны.
Особенно хорошо им бывало у Карамзиных. Теперь там постоянно бывал и Дантес. И он все больше внимания уделял не Катерине, а На­таше, так что над Катериной стали подшучивать:
413 
- Твоя сестра после четвертого ребенка еще больше расцвела, ни один мужчина не может пройти мимо. А Дантес-то, Дантес...
Катерина отходила, было невыносимо это слушать.
Хоть сестры и бывали обычно вместе, сидели, танцевали, но все-таки все заметили, что Дантес не спускает глаз с Натальи Николаевны.
Пока это была игра глаз. Наташу трудно было втянуть в разговор. Она только внимательно слушала всех. И тут уж Дантес, красноречи­вый, как все французы, превосходил всех в шутках и остротах.
Пушкин пропустил это начало ухаживаний Дантеса за женой, он был занят журналом и добычей денег. Не знал он также и об ухаживани­ях Дантеса за свояченицей Катериной. Сестры не посвящали его в свои женские тайны.
В сентябре Пушкины и Гончаровы были на именинах у Софьи Ка­рамзиной. Вокруг Карамзиных уже давно сложился кружок постоянных посетителей, среди которых завсегдатаями были и Пушкины, и Гонча­ровы, и Дантес, а еще много молодых людей.
Дантес все время крутился возле Гончаровых. Танцевал с Катрин, а глазами пожирал Натали.
Наталью Николаевну это начало тревожить: как бы не помешать Кате, она уже считает себя его невестой, только он не торопится делать
предложение.
Наташа делала вид, что не замечает страстных взглядов Дантеса. Пушкин, когда присутствовал, казалось, ни в чем не участвовал, рас­хаживал по углам рассеянный, задумчивый, молчаливый.
Все заметили, как старается Дантес привлечь к себе внимание Ната­ли, и считали, что Пушкин ревнует ее, потому и злой, уединенный.
Всех забавляли ухаживания Дантеса за Натали. Считали, что это игра, перчик, который оживляет общество своими толками, сплет­нями. Никто даже предположить не мог, чтобы Наталья Николаевна от­ветила Дантесу взаимностью, все знали, как она любит Пушкина, часто ревнует его, не без повода, тем более, что Дантес все лето настойчиво ухаживал за ее сестрой, и Натали не может не знать об этом.
Пришла Юлия Петровна Полетика, и Пушкин стал крутиться во­круг нее. Слишком старательно.
«А чего же я церемонюсь? - обиделась Наташа. - Буду и я так же».
Она улыбнулась Дантесу, и он тут же пригласил ее на мазурку.
Танцуя с ним, Наташа следила за мужем, и ее обижало то воркова­нье, которое он вел со старшей Полетикой, совершенно не следя за же­ной. И она тоже стала улыбаться Дантесу, шутить с ним. И кавалергард сразу воспринял это как заигрывание, кокетство. И потом будет напо­минать Наташе об этом вечере, говоря, что она его завлекала.
А Наталья Николаевна об этом даже не думала. Ничего у нее не мог­ло быть с этим холеным самолюбцем. Шутки и остроты его ее развлека-

ли, она любила и пушкинские остроты, сама была не прочь пошутить но только с близкими. И — все. Ничем больше Дантес не мог ее привлечь.
В обществе Наташу прозвали «кружевная душа», считая холодной, неспособной увлечься кем-то, завести интрижку. И теперь жалели уже Дантеса, бедного малого, которому не дождаться взаимного чувства от «кружевной души».
Но Дантес был француз, не мог понять русскую душу, душу русских женщин. Он был уверен, что такая красавица не может любить совер­шенно неинтересного мужчину, каким ему казался Пушкин. То, что уже только за удивительные по силе чувств стихи Пушкина женщины влюблялись в поэта, Дантес даже предположить не мог.
Ему не отказывала ни одна женщина, и недоступность Натальи Ни­колаевны он считал кокетством, особым способом завлечь его, влюбить в себя.
В конце сентября голландский посланник Геккерн пригласил в свой дом Гончаровых на музыкальный вечер. Скрипач Иосиф Арто очень успешно выступал в Москве, теперь давал концерт в столице.
Приглашены были самые, самые...Сестры радовались возможности послушать талантливого музыканта. Наташе, хочешь не хочешь, при­шлось сопровождать их на концерт. Пушкин отказался ехать....
Полномочный министр нидерландский в Петербурге Геккерн, про­исходил из старинного рода, среди дипломатов был почетен, награжден орденом Анны 1 степени. Он коллекционировал старину, хорошо раз­бирался в искусстве, и дом его напоминал музей или картинную гале­рею.
Изысканные костюмы мужчин и женщин подчеркивали особен­ность приема. Гончаровы, все трое, как всегда, были замечательно хо­роши: моднейшие платья, тончайшие талии, удивительно женственные покатые плечи Гончаровых поражали всех и были непревзойденны.
Дантес, возможно, решил, что Пушкина не случайно приехала без мужа, она хочет, чтобы он не мешал им развивать отношения и, забыв про свою невесту, не отходил от Натальи Николаевны.
Княгиня Вяземская, видя, как общество следит за ними и уже осуж­дает, подошла к Наташе и открыто, как старшая подруга, заговорила с ней о Дантесе.
—  Я понимаю, что это - игра, но уверены ли вы, что выберетесь из этой игры без потерь?
—  Мне с ним просто весело, и ничего я ему не позволяю.
—  Это вы так считаете. Мужчины на это смотрят по-другому.
—  И как же?
_ Они называют это соблазнением и потом, получив отказ, обвиняют женшину и даже мстят ей, как совратительнице.
Наталья Николаевна смутилась.
Вяземская не стала портить ей вечер и отошла, подумав: «Пушкин сам виноват. Оставлять такую женщину одну - легкомыслие. К тому же он сам постоянно, на глазах у жены, за кем-то волочится. Может, она просто отомстить ему хочет? Бог с ними».
Концерт получился замечательным, Катерина и Александра возвращались домой возбужденные, а Наташа сидела тихая и молчаливая. Пушкин уже спал, а Наташа долго в тот вечер стояла на коленях перед иконами и молилась. Она просила Господа простить ее за опрометчивое поведение, просила мира душе Дантеса и спокойствия Пушкину.
Столица готовилась к торжествам в честь дня рождения Николая I, которое должны были праздновать 6 декабря. Пушкины обязаны были присутствовать и в церкви по случаю торжества, и на приеме во дворце.
Сестры Гончаровы были приглашены на бал и готовили новые пла­тья. Заказали в Москве знакомой англичанке-мастерице корсеты.
Удовольствие стоило по пятьдесят рублей на душу. Девушки проси­ли Дмитрия заплатить за них, сделав таким образом им подарок к Но­вому году. Только брат не торопился выполнить просьбу. А бал прибли­жался, англичанка корсеты не высылала, покуда не уплатят за работу, и сестры стали просить брата заплатить хотя бы в счет причитающихся им пособий.
1 ноября Пушкин у Вяземских впервые читал «Капитанскую дочку». Все слушали, затаив дыхание. А когда Пушкин закончил чтение, все не сразу заговорили. У Жуковского и Наташи были слезы на глазах.
Сын Петра Вяземского Павел слушал, замерев, а потом вскочил и принялся кричать:
-  Браво! Браво! Никогда не слышал ничего подобного. Вы, Пуш­кин, - подлинный гений!
После этого и всех прорвало. Все поздравляли Пушкина, говорили, что повесть совершенно необыкновенная. Целый пласт русской исто­рии показан через бытовые сцены, через любовь, удивительно лирично, правдиво и ярко.
-  Да, удивительно, гениально просто, - говорил Жуковский. Наташа тоже слушала, затаив дыхание.  Как любовно написана
а! Как много в ней того, что есть в ней. Нет, это не она. Но Пушкин Как будто угадал в ней то, ей казалось, потаенное, что она никогда не Раскрывала Пушкину, а он каким-то образом это увидел...
Все хвалили повесть. Пушкин был рад. А Наталья Николаевна рада за него. Он так мрачен был последнее время, а теперь просветлел.

416
Пришел октябрь, и столица закружилась на балах. Наташа стара тельно вывозила сестер, надеясь пристроить их. У обеих теперь были кавалеры, надо было закреплять отношения, довести до свадьбы.
Только Дантес «доводил» уже свои ухаживания за Наташей до не­приличия. Увеличил к ней свое внимание и император.
Став многодетной матерью, Наталья Николаевна по-женски рас­цвела, из худенькой девочки, которой виделась все прошедшие годы оставаясь такой же волшебно стройной, стала мягкой, женственной буквально завораживая мужчин.
Этот ажиотаж вокруг нее всегда вызывал зависть у женщин, а теперь когда лучший кавалер Дантес тоже закрутился вокруг нее, дамы пришли в неистовство. Сплетничали теперь только о Наталье Николаевне.
—  Натали мстит Пушкину, он ей изменял направо и налево. Теперь она - ему.
—  Говорят, Пушкин ее поколачивает. Посадит на колени, вертит пе­ред носом ножом и требует сказать, с кем изменяла.
—  Чушь какая-то! Она же холодна как рыба. Еще не родился такой кавалер, который растопит эту льдину.
—  Ничего, Пушкин сумел. Сумеет и другой. В тихом омуте черти во­дятся.
Идалия Полетика еще три дня назад пригласила Наташу к себе - по­болтать.
—  Мы давно не говорили про наряды, приезжай.
Наташа уже знала, что кузина сплетничает, болтает о Наташиной связи якобы с императором, об интрижке Пушкина с ее матерью Юли­ей Петровной Полетикой, с графиней Соллогуб и сестрой Наташи Александрой.
—  Зачем ты поддерживаешь отношения с этой злой кузиной? - го­ворила Наташе подруга юности Катрин Долгорукова.
—  Я знаю про ее интриги, мне совсем не хочется ее видеть, но я бо­юсь отказать ей, чтобы еще больше не разозлить ее. И думаю, может, она поменьше станет сплетничать, если я буду поддерживать с нею хо­рошие отношения.
Наташа дружила с матерью Идалии, Юлией Петровной Строгано­вой, женой дядюшки Григория Строганова, которую в свете не очень жаловали. Григорий Строганов сблизился с португальской графиней д'Агу во время служебной командировки, обвенчался с графиней, будучи женатым человеком, привез ее в Россию, жил на две семьи, а после смерти первой жены сделал свою любимую законной женой. Она получила русское имя Юлия Петровна.

417
Однако петербургское общество сплетничало, что эта португалка вовсе не графиня, а бывшая модистка и гризетка. И плоду любви Строганова и графини, Идалии, об этом тоже (говорили. Строганов воспитывал Идалию вместе со своими законными детьми, но она, видимо, чувствовала разницу в их положении и с детства росла с насмешливым умом, а умница была замечательная, и с острым язычком.
Из-за этого злого язычка кузины и избегала встречаться |с нею Наташа, будучи полной противоположностью Идалии.
Вот и сейчас Наташа ехала к Полетике в кавалергардские казармы,   где   Идалия  жила  с мужем, офицером этого полка, очень неохотно, с тяжестью на | сердце.
Идалия получила замечательное образование, выросла в обаятельную девушку с большими голубыми глазами. И замуж ее выдали «за | человека хорошего происхождения и с порядочными средствами». Но Идалия не любила мужа, не считала его мужчиной, называла «божьей коровкой» и изменяла ему направо и налево.
У входа в казарму стоял, как на посту, какой-то незнакомый офицер, но Наташа не придала этому значения.
Слуга провел Наташу в гостиную. И там, неожиданно, из соседней  комнаты вышел Дантес.
Наташа очень удивилась, а сердце у нее будто упало в плохом предчувствии.
-  Где Идалия? - спросила она.
-  Ее нет дома.
-  Как? Она же назначила мне время.
~ Она для меня старалась. Вы так избегаете меня, что я не имею возможности объясниться с вами.
-  В чем объясниться?
~ Вы кокетничали со мной, давали надежду, а потом бросили... ~ По-моему, вы ухаживали за моей сестрой Катрин...
-  Я вас люблю. А Катрин? Катрин - хорошая, но вы затмили ее Я не могу без вас жить. Я умираю, не видя вас хотя бы день...
-  Послушайте,  Жорж,  я  не давала  вам  никаких  надежд, всё это — ваши выдумки. То, что я смеялась вашим шуткам и остротам, совсем не означает, что я симпатизирую вам. Вы это придумали. Я заму­жем, и у меня четверо маленьких детей. Вы задумывались об этом?
-  Я ничего не могу с собой поделать. Я умираю от страсти к вам...
-  Вы просто привыкли одерживать победы, и вам нужны только по­беды.
-  Натали! - он бросился к ней, направившейся к двери, схватил ее за руки и потащил к дивану.
Наташа вырывалась и шипела змеей:
-  Не смейте, не смейте!
Ей удалось вырваться из объятий Дантеса, но он, загородив дверь, выхватил пистолет. Наташа отпрянула, думая, что он собирается убить ее, осиротить ее детей. Она ощерилась, как тигрица, защищающая сво­их детей.
Но Дантес больше не трогал ее. Он заплакал:
-  Если вы сейчас не утешите меня, я покончу с собой. На ваших глазах, и вы, добрая и порядочная, не простите это себе всю жизнь.
Да, она со всеми бывала добра и уступчива. Многие принимали это за мягкотелось, доступность, глупость...
Они не знали, что эта доброта в Наташе - до определенных преде­лов, до того момента, когда наступает угроза ее чести. Пушкин сполна испытал это на себе.
Дантес не узнавал свою Натали. Раскрасневшись от возмущения, сверкая глазами, она готова была умереть, защищая свою честь. Обыч­но тихая и малословная, теперь кричала и обвиняла Дантеса в преда­тельстве, наглости и....
И, к счастью Наташи, на крики в гостиную вышла дочь Полетики. И, пока она здоровалась с знакомыми гостями, Наташа уже выскочила из гостиной, выбежала из дома, крикнула кучера и помчалась домой.
Прогуливающийся у входа офицер проводил ее удивленным взгля­дом. Это был Петр Петрович Ланской, кавалергардский ротмистр, страстный поклонник Идалии Полетики, которая попросила его посто­ять на часах у ее входа, чтобы никто не вошел в квартиру незамеченным в часы тайного свидания..
Ланской никогда ранее не видел Пушкину. И сейчас не рассмотрел, так как она прятала лицо под вуалью. Очень удивился, как скоро она вышла обратно, скорее выскочила, будто за нею гнались, без вуали. с растрепанными волосами, красным разъяренным лицом.
«Кажется,  я  участвовал   в  скверной   истории,  -  подумал Ланской. — Скорее всего, Пушкина попала в ловушку к сестрице».
419
Наташа обрадовалась, вернувшись, что Пушкина дома нет. Она не знала, расссказывать ему о случившимся или нет. Решила, что не надо рассказывать, Пушкин и без того мрачен.
Однако грязные события продолжали развиваться.
На следующий день...
А на следующий день Пушкин получил подметное письмо, диплом «светлейшего ордена рогоносцев», которые на своем заседании под председательством «великого магистра» Нарышкина единогласно из­брали Пушкина «историографом ордена».
Тут был намек не на Дантеса, а на самого царя. Жена Нарышкина была любовницей покойного Александра I.
Так осмеянные Пушкиным льстивые придворные мстили ему, наме­кая, что все царские милости достаются поэту не напрасно, их оплачи­вает за него жена.
Наташа зашла к нему в кабинет и увидела, что он плачет. Она ис­пугалась:
-  Саша, что такое? Что произошло?
-  Ничего, ничего, милая. Кто-то зло шутит. Тебе и читать не надо.
-  Отчего ж ты плачешь?
-  От жалости к злым людям. Они думают, что они правят балом. Ничего подобного. А ну их... Как ты спала? Как дети?
Наташа не стала теребить мужа, сама таилась от него.
Но скоро Пушкин позвал ее к себе в кабинет. Вид его был ужасен...
-  Саша, что случилось? Скажи, я хочу знать...
-  Сейчас узнаешь.
Он посадил ее на колени, обнял:
-  Ты прости меня, дорогая. Я тебе очень доверяю, но я должен знать твердо, изменяла ли ты мне, того требуют обстоятельства.
-  Какие обстоятельства, Саша?
-  Я получил письмо о том, что ты наставила мне рога...
-  Нет, нет, Саша, этого не было! — Она вскочила, встала перед ним на колени, перекрестилась, зарыдала:
-  Не изменяла я тебе, Саша, я люблю тебя и никогда не позволю себе...
~ Я тебе верю, Таша, но чем же вызваны эти письма? Ты мне все рассказываешь?
~ Виновата, виновата, милый, я не хотела тебя тревожить, вчера... Пушкин в гневе вскочил:
~~ Что вчера, почему не рассказала мне? Ставишь меня в дурацкое положение. Я знаю, по глупости, но я тебя так просил быть осторожной...

Саша, все было подстроено, я совсем не виновата... 
— Что было подстроено? Кем?!420
—  Подожди, Саша, я все расскажу. Это Идалия Полетика...
—  Твоя злая кузина? Зачем ты встречаешься с ней?
—  Я нечасто встречаюсь. Избегаю. А тут она велела непременн быть у нее. Родственница ведь, нельзя отказать.
—  Надо было посоветоваться со мной.
—  Но ты, Саша, всегда занят или отсутствуешь. И я не ожидала того что произошло.
—  И что же произошло? Говори. Скорее.
—  Саша, не торопи меня, я все по порядку.
—  Хорошо, только не тяни о главном. Что она тебе сказала на этом свидании?
—  Она ничего не сказала, ее просто не оказалось дома в назначен­ный час.
—  И что же? Что же там случилось?
—  Там оказался Дантес...
Пушкин вскочил и забегал по кабинету:
—  Вот оно, вот в этом письме...
Голос отказывал ему. Пушкин хрипел и метался.
—  Саша, я не изменила тебе.
—  Ты была одна с Дантесом и не изменила мне?
—  Нет, Саша. Дантес выхватил пистолет и склонял меня к этому...
—  Вот подлец, вот подлец!
—  Он грозил застрелиться на моих глазах, если я откажу ему.
—  И ты пожалела его!!!!
—  Нет, нет!!- Наташа перестала рассказывать и только рыдала. Пушкин метался по кабинету.
—  Ну ладно, перестань реветь! Я не могу видеть твоих слез. Я верю тебе, только расскажи, чем все закончилось. Правду расскажи. Под­робно.
—  Я стала вырываться и кричать, и тут вышла дочь Идалии и с удив­лением уставилась на нас. Я воспользовалась замешательством злодея, выскочила из гостиной и уехала домой.
—  Так вот что они удумали! Не дождались твоей измены и решили ее подстроить, чтобы объявить меня рогоносцем. Затея не удалась, но, похоже, письма были сочинены заранее, уж очень скоро они дошли до адресатов...
—  Адресатов?
—  Да, ко мне уже заезжали те, которые получили такое же письмо, и еще неизвестно, по скольким адресам пасквили разосланы.
—  О Боже! — Наташа продолжала плакать.
—  Успокойся, моя милая. Я тебе верю. Я должен обдумать все это и что-то предпринять. Надо положить конец злодейству.

421
Первое, что он дол­жен сделать, решил Пушкин, - расплатиться с каз­ной, то есть с императором. Чтобы у сплетников не было поовода обвинять его в ма­териальной зависимости от императора, якобы пользуюшегося услугами его жены. Он должен был каз­не 45000 рублей. Денег не было. Но Пушкин все-таки принялся писать министру финансов Канкрину прось­бу разрешить покрыть долг данной ему отцом к свадьбе деревенькой из Болдинского имения. Просил не изве­щать об этом императора, иначе тот может не разре­шить. А иначе он «вынужден был бы отказаться от цар­ской милости». Но письмо пока не отослал, потому что был почти уверен, что затея эта не увенчается успехом.
Покоя у Наташи больше уже не было. Подметные письма получи­ли все их друзья: Вяземские, Карамзины, Соллогуб, Россеты, Хитрово, Виельгорский...
Пушкин совсем помрачнел. Он чувствовал себя осмеянным во всем большом свете. Честь, которой он всегда так дорожил, - поругана.
Наташа, глядя на отчаянное состояние мужа, стала опасаться, что он или на себя наложит руки, или убъет кого-то, кто написал эти гнусные "исьма, поэтому следила за ним и всякий раз спрашивала, куда он идет, Когда он собирался выйти из дома.
Пушкин собрался  на именины лицейского товарища Яковлева. ЯКовлев теперь был директором типографии отделения собственной Его Величества канцелярии, и отношения у них были не только друже­ские, а и деловые.
Наташа немного успокоилась, лицейские друзья - хорошие люди, не подольют масла в огонь, не ранят и так растерзанного Пушкина. Можно передохнуть. Она занялась детьми.

Сестры готовились к началу бального сезона, пытались вовлечь в это Наташу, но она уединялась, пряча свое мрачное настроение и свои опасения, ничего не рассказывая им о полученных Пушкиным письмах, Чем меньше людей об этом знает, тем лучше.
Пушкин перед встречей с лицеистами погулял, чтобы привести в порядок свое настроение, поэтому пришел на именины с опозда­нием.
—  Я уж отчаялся, думал, не придешь, - дружески ворчал Яковлев встречая друга в прихожей. - Всего-то и собрались Матюшкин да князь Эристов, все - свои.
Пообедали, стали пить шампанское.
—  Ты что-то сегодня весьма задумчив, - сказал Яковлев, - случи­лось что?
И тогда Пушкин вынул из кармана подметное письмо и протянул другу:
—  Вот посмотрите, какую мерзость я получил.
Яковлев прочитал вслух и стал рассматривать бумагу, на которой было написано письмо:
Бумага - иностранная, по высокой пошлине, наложенной на такую бумагу, должна принадлежать какому-нибудь посольству.
Пушкин сразу подумал о голландском посольстве, которое представ­лял Геккерн, и помчался дальше расследовать дело.
—  Все, я теперь твердо знаю, чьих рук это дело, - говорил он Ната­ше, встречавшей его. — Письма написаны на голландской бумаге, очень дорогой, доставляемой по большой пошлине. Это Геккерн писал.
Наташа расстроилась. Она так надеялась, что дружеская встреча ли­цейских товарищей развеет Пушкина, но он вернулся еще более воз­бужденным.
Так что правильно она сделала, послав во время отсутсвия мужа за­писку брату Ивану в Царское Село, чтобы тот нашел Жуковского и что­бы немедленно приезжали на Мойку.
—  Значит, письма - дело рук сводника Геккерна,- горячился Пуш­кин. — И в этот же день послал ему вызов на дуэль.
Целыми днями теперь Пушкин или где-то пропадал, или сидел, за­першись, в кабинете.
Наташа старалась все время быть дома, чтобы опекать Пушкина. Ей доносили, что Дантес тяжело заболел. Из-за нее.
Старший Геккерн поймал ее как-то у Карамзиных и начал умолять ее бросить мужа и уехать с Дантесом за границу. Она едва сдержала себя, чтобы не дать своднику пощечину. Как он посмел предлагать ей такое.
423  
Наташа узнала о предстоящей дуэли тоже от Геккерна. Он поймал ее у тетушки Загряжской, которая всеми силами старалась предотвратить дуэль. Тут могла помочь и Наташа.       Геккерн объяснял, что, как дипломат, он не имеет права участвовать в дуэли. Значит, драться за его честь должен приемный сын, Дантес. Но Дантес на службе, и до следующего дня, на который Пушкин на­значил дуэль, Дантеса даже не удастся найти и сообщить о поединке. И просил отсрочку дуэли хотя бы на день. А потом стал умолять Ната­шу написать Дантесу письмо, уговаривая отказаться от дуэли. Тетушка оставляла решение за Наташей. Вяземский, который тоже уже был под­ключен, не советовал Наташе писать письмо Дантесу, считая это предложение низким. Она тоже так считала, но медлила не из-за Дантеса, а думая о муже, как он отнесется к этому.
Писать это письмо она все-таки не стала. А мужа уговорила дать Геккернам отсрочку на день..
Иван,  получив записку сестры,  растерялся.  Завтра у него ре­монт-смотр по случаю дня святого Павла Исповедника. В лейб-гвардии гусарский полк приезжает сам император со свитой. Что делать?! Отлучка может стоить карьеры.
Но Пушкин стал уже для Ивана старшим братом, другом, не раз вы­ручал его в трудные минуты. Они часто и подолгу беседовали с Пуш­киным на разные темы, что очень радовало Наташу. А уж Наташа была любимой сестренкой. Сама она постоянно заботилась о нем, а у него помощи просила впервые. Значит, действительно с Пушкиным случилось что-то серьезное.
И больше Иван не колебался. Он решил, что прогуляет только вечернее построение, а рано утром на следующий день вернется на утрен­нее построение.
По этому случаю в полку случился вечером действительно переполох: шутка ли, офицер пропал накануне приезда императора. Нигде его не нашли. Решили, ругая Гончарова на все лады, что молодой офицерзагулялся с девицами и не миновать ему карцера.
Он потом утром и примчится на взмыленном коне, но на построе­ние все-таки опоздает, за что его и отправят прямо в карцер.
Но пока он, получив записку Наташи, тут же отправился к Жуковскому.
Тот ахнул от ужасной вести. Он знал горячий характер друга и тут же поспешил в Петербург.
Заканчивались сутки отсрочки дуэли. Жуковского встретила на пороге пушкинской квартиры Наталья Николаевна, вся в слезах.
~ Василий Андреевич, миленький, как я рада, что Вы приехали, Спасибо! Я не знаю, что делать, Пушкин вне себя, меня не слушает. Жуковский торопливо разделся и пошел к Пушкину в кабинет.424
-  Здравствуй, друг мой! Что это тут делается? Наталья Николаевы вся в слезах...
-  Слезы ее меня теперь не утешают, - сказал Пушкин и стал хо дить туда-сюда по тесному кабинету, задевая мебель, сдвигая ее с места нервно поправляя, рассказывая Жуковскому о подметных письмах.
-  Понял? Они замахнулись на самого императора! Хотят столкнуть меня с государем!
-  Успокойся, милый Александр, дело весьма печальное, но его мож­но решить и без дуэли. В жене уверен?
-  Уверен. Она ни в чем не виновата бедная. Уверяет, что ничего у нее с государем не было. И с Дантесом - тоже. Все это затеи проходим­ца Геккерна да кузины Таши - Идалии.
-  Да, злющая мадам. На ее язычок угодить - печальное дело.
-  Не знаю, что главное в их подлой затее: поссорить меня с импера­тором или добиться нашего развода. Ведь подлец старый Геккерн уго­варивал Ташу бросить меня и с помощью его дипломатических льгот уехать с Дантесом за границу!
Жуковский долго увещевал друга, однако Пушкин был неумолим.
-  Это дело чести и моей, и жены. Я обязан защитить ее. Эти Гек-керны распоясались, творят что хотят. Наталье Николаевне проходу не дают, уговаривают к побегу, райскую жизнь обещают. А я весь в долгах, не знаю, как из них выбраться. И Наталья Николаевна страдает от без­денежья, дети ущемлены... а тут такие соблазны...
Никак не удавалось Жуковскому уговорить Пушкина, а прибли­жался конец отсрочки дуэли, которую Пушкин дал старшему Геккерну. Скоро уже он должен придти.
И Жуковский помчался к Загряжской. Пушкин боготворил тетушку жены, говорил, что она ему - мать родная. Авторитет ее был непререка­ем. Теперь вся надежда была на нее.
Геккерн опередил Жуковского. Когда Жуковский явился к Загряж­ской, она уже все знала и собиралась к Пушкиным.
Явились на Мойку уже втроем. Пушкин усмехнулся, увидев Загряж­скую. Он рад был тому, что Жуковский привез ее, ему хотелось узнать ее мнение.
Теперь Геккерн умолял Пушкина пощадить его только что приобретенного сына, умоляя о двухнедельной отсрочке дуэли. За отсрочку вы­ступали все. Время могло сменить гнев Пушкина на милость. Об этом же просили и Жуковский, и Загряжская.
Пушкин, наконец, согласился. И «комиссия» по примирению заработала в полную силу.
425 
у Пушкина были свои планы. Он решил все-таки как-то погашать долги. Это и так надо было делать, а теперь — особенно. Больше всего его беспокоило в этом деле то, что он, если его убьют, оставит жену без средств для существования и с огромным долгом.
Он вернулся к письму, которое начал писать Канкрину, прося по­гасить свой долг казне путем передачи в казну его нижегородского име­ния.
Пушкин понимал, что лишает семью единственной недвижимости.
Посоветовался с Наташей, Наташа поддержала его, ее тоже тяготила эта зависимость от императора. Дохода от имения почти нет, а забот у мужа с ним хоть отбавляй. Пушкин это делал, прощаясь с жизнью, а Наталья Николаевна - чтобы облегчить его жизнь. Она продолжала надеяться, что дуэли все-таки не будет.
Жуковский забрасывал Пушкина письмами:
«...Ради Бога, одумайся. Дай мне счастье избавить тебя от безумного злодейства, а жену твою от совершенного посрамления».
-  Вотименно«посрамления»,-говорила и Наташа мужу.-Не буду же я каждому говорить, что ничего не было. Все истолкуют дуэль как защиту твоей чести перед тем, с кем я изменяла. Это ужасно! Милый, послушай Василия Андреевича. Геккерны, конечно, оба подлецы, и даже поэтому недостойны того, чтобы жертвовать из-за них своей жизнью. Дуэли за­прещены. Государь не простит тебя, даже если все закончится благопо­лучно, сошлет.
-  Вот и замечательно, вот и прекрасно будет. Сейчас он меня не от­пускает в деревню, а за дуэль сам ушлет. Поедешь со мной в ссылку?
-  Пушкин, ты все шутишь, а дуэль - не шутка.
-  Нет, дорогая, я совсем не шучу. Я совершенно серьезно тебя спра­шиваю, поедешь ли ты со мной в ссылку?
Пушкин заключил жену в объятия, поцеловал, как он любил, в гла­за, и снова потребовал ответа.
-  Сашенька, милый, Натке всего полгода, даже Маше только четы­ре годика. Куда нам трогаться в дальний путь?! И здесь-то я едва справ­ляюсь. И я, конечно, поеду за тобой хоть на край света, только бы не сейчас, детей бы поднять немного.
Но Пушкин был доволен ответом жены:
-  Ах ты, моя декабристка, ах ты, моя бой-баба...
-  Саша, ты все шутишь, а я в ужасе: вдруг тебя убъет этот подлец, а я останусь с детьми и долгами... Что я буду делать без тебя?!
Пока все держалось в тайне, в узком кругу заинтересованных лиц. Но Пушкин закусил удила. Когда Карамзины, на правах самых близких людей, стали расспрашивать, с чем связаны подметные письма, Пуш­кин рассказал Екатерине Андреевне и Софье Николаевне о своем вы­зове Дантеса на дуэль.426
Они знали о выходке Полетики и Дантеса от самой Натальи Никола­евны. Понимали, что письма были написаны заранее, и должны были констатировать измену Наташи. Измена не состоялась, но письма все-таки были отосланы. Карамзины тоже отговаривали Пушкина от дуэли Но он не отступал.