356
Новый, 1835, год встречали у Натальи Кирилловны Загряж­ской. Фрейлине императрицы было уже 87 лет, но разум ее был по-прежнему ясен, язык злословен, норов усмешлив Она уже частенько болела, припадала на правую ногу, за что ее за глаза прозвали кривобокой.
Ежедневно у нее собиралась аристократия. Наталья Кирилловна пло­хо засыпала и старалась подольше вечером задержать у себя гостей. Уго­щала поздним ужином, и уходить сразу после ужина было уже неудобно.
Наталья Кирилловна дала Пушкину немало советов при его работе над историческими произведениями, так как многое помнила из преж­ней жизни.
Гости были - близкие друзья. И разговоры шли об истории России. Сперанский говорил о Пугачеве, об Екатерининском собрании законов, о царствовании Александра I, об Ермолове.
Дмитрий перед самым Новым годом прислал сестрам деньги по 500 рублей.
-  Нащокин женится! - воскликнул Пушкин, вскрыв письмо от друга.
-  Наконец-то, - обрадовалась Наташа. Она сразу полюбила этого са­мого доброжелательного друга Пушкина. Сожалела, что он никак не же­нится. И вот...
-  И кто же его избранница?
-  Вера Александровна.... Я их познакомил. Это весть хорошая. А вот и плохая. Хоть сплетни о большом проигрыше Нащокина и не подтвержда­ются, но в связи с женитьбой он просит меня вернуть долг   три тысячи. А заработок у меня не предвидится до осени. Значит, опять надо занимать.
А потом дурные вести пошли одна за другой.
Еще в 1833 году, съезжая из дома Жадимеровского, Пушкин задолжал за квартиру по контракту больше тысячи рублей. В договоренное время долг не выплатил. И вот теперь решением суда было присуждено сумму немедленно взыскать с Пушкина или описать его имение.
Все три сестры в письмах просили Дмитрия прислать коляску к Новому году или Рождеству. Не прислал брат. Стали просить к масле­нице.
Но кататься на сырной неделе не пришлось. Дмитрий собирался сам приехать на масленицу и привезти коляску, а Наташе - давно обешан-ную шаль. Но не приехал и шаль не привез.
Правда, хорошо потанцевали на балах. Сестры не скучали. «Ни мину­ты отдыха», — писала Александра брату, — «мы возвращаемся с бала в ды­рявых туфлях, чего в прошлом году совсем не бывало».
Благодаря стараниям Наташи сестер признали. Кавалеры не давали им сидеть и, как шутила Александра, не смели наступать им на ноги, как бывало в прошлом году, а «самые гордые дамы», которые раньше едва от­вечали на поклон, теперь здоровались первыми.
357  
_ Лишь бы все шло так, как сейчас, — говорила Александра, — и мы будем довольны. - Правда Катя?
_. Да, пожалуй, так.
— Как только мне снится, что мы уезжаем обратно в Полотняный, просыпаюсь вся в слезах и чувствую себя счастливой от сознания, что это - только сон.
_ Я тоже. Спасибо тебе, Ташенька, что ты терпишь нас.
Но Дмитрий все пугал их возвратом. Александра даже заболевала по­сле таких угроз.
Спасал доктор Спасский. Он лечил сестер, их слуг бесплатно. Но это означало, что расплачиваться должны Пушкины. Поэтому Александра просила брата подыскать для доктора «пару лошадей, чтоб ходили во всякую упряжь, не моложе 5 лет и не старее 7». Спасский готов был за­платить за это 500 рублей... «Право, ты нам доставил бы большое удоволь­ствие, если бы мы могли ему их подарить от твоего имени за все его заботы в отношении нас».
Каждое письмо сестер к брату полно просьб побыстрее прислать день­ги, потому что кошельки их совсем пусты. Они умоляют, низко кланяются брату, но никогда не упрекают, только просят.
Как ни были дружны сестры, как ни были благодарны младшей Наташе за приют и ласку, зависть их к ней не утихала. Было обидно, что она вышла замуж раньше старших сестер, за знаменитого поэта. Раньше они считали, что и богато живет сестрица, потому что Наташа никогда не жаловалась им в письмах на постоянное отсутствие денег. Теперь увидели. Наташа то и дело занимала у них деньги на самое не­обходимое. Но они еще и завидовали успеху в свете младшей сестры. Никто их не воспринимал как девиц-невест, все видели в них только сестер мадам Пушкиной. Это их просто бесило.
Теперь уж просили они брата прислать не только коляску, а и верхо­вых лошадей для летних прогулок. Наташа писала брату: «Начал ли ты заново переделывать коляску, можем ли мы надеяться ее иметь для катанья чо масленице, за эту коляску мы тебе свечу поставим из благодарности; не вздумай у нас ее отнять для своего свадебного эки­пажа. Я вас прошу, сударь, сделать так, чтобы Матильда была у меня этим летом, я тоже упрямая, и не скоро ее уступлю; дай бог, чтобы вы понрави­лись графине так же, как Матильда нравится мне».
Матильда давно была верховой лошадью Наташи, уж не молодая Девяти лет вороная английской породы. Они как-то привязались друг к Другу. И Матильда всегда радовалась летом приезду Наташи в Полотняный, беспрекословно слушалась ее, и оба были довольны друг Другом. Теперь Наташа собиралась здесь выезжать с сестрами, чтобы выгуливать их перед женихами, поэтому требовала свою Матильду в
Пе
тербург.358
А пока Наташе нездоровилось. Она опять проходила все муки токси­коза беременности: тошноту, рвоту, боли с угрозой выкидыша.
Тошнота закончилась, пошли нарывы по всему телу. Это у нее с детских лет. Какая-то инфекция сидит в ней, ждет благоприятных условий. И стоит Наташе простудиться, как инфекция выходит мно­жеством гнойных нарывов. Они очень болезненны и долго не прохо­дят. А теперь, на последних месяцах беременности, она боялась, что обострение инфекции повредит малышу. Он уже во всю жил в ней, вел себя бурно.
-  Опять толкается, - говорила она мужу.
Пушкин радостно прикладывал ухо к ее животу. «Сын, сын, по энер­гии его чувствую, сын будет».
Ох, как Наташа любила Пушкина в эти минуты, прощая ему все, что затрудняло ее жизнь...
Великий пост закончился, балы возобновились, а Наташа плохо себя чувствовала. «Кое-как ковыляя», она все-таки сопровождала се­стер, но только в салоны. А на балы они выезжали с княгиней Вязем­ской, вывозившей дочь Мари. Вокруг вились кавалеры: Валуев - «при­мерный молодой человек», который станет потом мужем Мари, графом и министром внутренних дел, (а пока он не делал предпочтений, ухажи­вал за всеми девушками, и сестры имели на него виды), Александр Го­лицын, сослуживец братьев Карамзиных, штабс-капитан лейб-гвардии конной артиллерии, Александр и Аркадий Карамзины - артиллеристы и... кавалергард Дантес.
Сестрам удалось-таки заманить к себе в гости пассию брата Дми­трия графиню Надежду Чернышеву вместе с ее сестрами Пален и Кругликовой.
Сестры Гончаровы сами радовались, что знатные дамы соизволи­ли приехать к ним, а уж замолвиться о Дмитрии и вовсе не решились. Надеялись, что встречи продолжатся и тогда можно будет поговорить о брате.
И действительно, гостьи пригласили Гончаровых к себе на чай. Очень тщательно все трое сестер собирались к графиням, делали прически. Когда были уже готовы к выезду, Наташа пошла проститься с детьми и увидела, что няня укладывает Сашку в постель.
-  Что такое? — удивилась она, — еще не время спать.
-  Да он, Наталья Николаевна, с утра все хныкал и хныкал, - говори­ла няня Прасковья. — Я потрогала головку, а у него — жар.
Наташа подошла к сыну, дотронулась до лба мальчика и поняла, что он тяжело заболел.
-  Я - сейчас, - сказала она няне и вышла из детской. Сестры ждали ее уже в прихожей.
-  Милые мои, — с извинительной улыбкой начала Наташа, — я не могу ехать, Сашка тяжело заболел.
359 

_ Как?! Когда мы уже оделись?!
- Да. Прасковья не сразу заметила, что у него жар. Только сейчас и поняла, и мне еще не успела сказать. Жар большой. Я не могу оставить его в таком состоянии.
_ Что скажет Дмитрий?!- с укоризной посмотрели они на младшую сестру. - Только начали складываться отношения, графини нас ждут, а мы не соизволим приехать...
_ Девочки мои, я понимаю, как все это печально, но поймите, я не могу оставить Сашку в таком состоянии на Прасковью.
Сестры едва сдерживали свое огорчение, чтобы не выплеснуть его на­ружу. Понимали, что Наташа права. Но они так старательно одевались, так настроились на визит к графиням ... И что теперь о них подумают
там?!
На следующий день они все-таки поехали к графиням, все объяснили, извинились, но через полчаса графини их вежливо выпроводили, сказав, что на этот день у них другие планы.
Графини оказались злопамятными. Катерине надо было идти по де­лам в Эрмитаж. Требовалось сопровождение, а так как графиня Пален тоже должна была там быть, то Катерина и попросила захватить ее. Па­лен согласилась. Но в назначенный день прислала Катерине записочку с отказом, написав, что у нее заболел ребенок.
Катерина нашла сопровождающего и была удивлена, увидев в Эрми­таже и Пален.
«С тех пор мы еще не виделись», - писала Александра.
В письме Дмитрию она подчеркивала, как они с Катериной стараются ему помочь, налаживая контакты с Надин, а Таша в миг все разрушает, сознавала свою непорядочность в этом, и каялась брату: «Яне пропустила ни одного события, ничего не утаила, ничего не прибавила, и вот почему все это пахнет низостью, мне самой стыдно. Но так как, видишь ли, в этом мире ничего не делается задаром, я хочу теперь получить вознаграждение, которое мне полагается. Шутки в сторону, дорогой Дмитрий, если ты в ближайшее время не приедешь, пришли нам, сколько можешь, мы совершенно без денег... Мы все три у твоих ног, умоляем вас не медлить...»
Мать просила дочерей купить ей в столице модную шляпку, для брата Сережи они шили у портнихи новый костюм. Дмитрий поручил сестрам получить за него деньги у одного купца и рассчитаться по векселю со сво­им доверенным. Но девицы, совершенно неопытные в делах, сплоховали.
Присланный от купца человек спросил, какой монетой они предпочи­тают расплатиться. Александра сказала - любой. И купец тут же восполь­зовался неопытностью девушки, прислал долг платанами, которые уже с 1832 г. изымались из обращения, так как оказались дороже металла, из которого сделаны. А сумма, ими оплаченная, была больше шести тысяч.
Потом Александра пошла в гостиную, где как раз в гостях была и тетушка Загряжская, рассказала все.360
Тетушка ахнула:
—  Ах вы мои несмышленыши! Посылай скорее вслед кого-то и гово­ри, что надо ассигнациями заплатить.
Александра послала своего берейтора Тропа.
Но, надо же было такому случиться, что именно в это время тронулась Нева, а купец жил на другом берегу.
Александра была в отчаянье, как она оправдается перед братом?! Вы­ручила, как всегда, тетушка Екатерина Ивановна. Она отправила к купцу свое доверенное лицо. И дело было распутано.
И пост прошел, Пасха наступила. Солнышко пригревало, снег таял, теперь уже не столько коляска была нужна, сколько верховые лошади для прогулок верхом, потому что все уже перебирались на дачу или подыски­вали ее.
Наташа все же не отказывалась заполучить коляску в Петербург, торо­пила Дмитрия с верховыми и седлами для них.
Брат Иван, живя в столице, проигрался в карты.
-  По следам деда идешь, — корили его сестры. Они и рады были бы помочь брату, но сами, как всегда, сидели без денег.
А Иван подумывал взять отпуск в армии и отправиться в Полотняный к старшему брату, так как ни на обмундирование, ни на жизнь средств у него не было. И жил он пока тоже у Пушкиных.
В квартире теперь Пушкину не было никакого покоя. Его стесняло все: постоянная толпа людей в квартире, шум и гам, увеличивающиеся расходы.
Раньше Наташа знала, что Пушкина нельзя трогать, если он ходит молча по комнатам. Она понимала, что он просто разминается от долгого сидения за столом, но весь в работе, и его не надо разговорами выводить из этого рабочего состояния. Теперь дома невозможно было и шага шаг­нуть, чтобы не встрясть в разговоры. Всюду были люди. Они заговарива­ли с ним, теребили его.
Несмотря на трудно проходящую беременность, Наташа хлопотала о любимом младшем брате Сергее. Они дружили с детства.' Погодки, при старшинстве и наивности Наташи, душевно были ровесниками. Оба очень честные, бесхитростные, требовательные к себе, застенчивые. Они всегда поддерживали и защищали друг друга.
Пушкин тоже сразу полюбил Сергея Гончарова, Сергей совсем не стеснял его, часто и подолгу живя у Пушкиных. Наташа мечтала пере­вести Сергея на службу в Москву, умоляла в письмах к Дмитрию похло­потать за младшего брата: «...постарайся вытянуть Сережу из трясины в которой он увязнул. На бедного мальчика тяжело смотреть, он даже поте­рял обычную свою жизнерадостность. Дела его плохи, денег нет; что такое 250 рублей в месяц для офицера, который должен как-никак содержать лошадей и прислугу. Буквально он питается только черным хлебом, отказы
361  отказывает себе во всем и еще делает долги. С отчаяния он хочет даже оставить службу, а Маминька, которой он сообщил о своем намерении, вот что ему ответила: «Ну, конечно, Сережа, если твое здоровье этого требует, так и сделай». Теперь скажи мне, что он будет делать без службы ? Молодой человек совсем погибнет, а он так много обещает и мог бы когда-нибудь стать кем-то. Ради Бога, вытащи его из Новгорода. Будь он в Москве, квартира и содержание ничего не будут ему стоить, он сможет жить в нашем доме, там же питаться и содержать своих людей; тогда денег, которые ему дает Маминька, ему хватит, иначе, клянусь тебе, этот бедный мальчик погиб­нет совершенно... У него приступы меланхолии, как у брата Ивана, и пол­ное разочарование в службе. Ради Бога, спаси его, я не могу думать о моем несчастном брате спокойно. Эти проклятые деньги, деньги, деньги и всегда деньги, без них никогда ничего нельзя достигнуть».
Сергея удастся перевести в Москву, и Наташа очень радовалась этому.
Пушкин поручил Наташе выписать из гончаровской библиотеки нужные ему для работы книги. Наташа составила список и ждала оказии, чтобы переправить его брату. Она все время шутила в письмах:
«...посылаю эту бумагу в твою столицу»,- спрашивала, что поделывает Иван и просила «нашу коляску отправьте как можно скорей».
Весной Пушкин и всегда-то бывал болен, нервен, теперь же раздра­жение стало его постоянным спутником. Работать он не мог, отдыхать не мог. Захотелось сбежать ото всего этого хоть на немного туда, где тиши­на, покой и добрые тихие соседи, - в Михайловское. Но Наташа должна была вот-вот родить...
Пушкин попробовал закинуть удочку тетушке:
-  Повязан теперь по рукам и ногам. Уехать бы в деревню, но нельзя... Екатерина Ивановна строго посмотрела на него:
-  А не от жены ли хочется сбежать?
-  Может, и от жены, точнее - от родов, - честно признался Пуш­кин. - Боюсь я родов ужасно, не могу переносить криков Таши. Они Убивают меня. Но все-таки не из-за этого хотел бы уехать. Чувтвую, что скоро взорвусь от той многолюдности, которая торжествует сейчас в квартире.
-  Я вас понимаю. Пушкин обрадовался:
-  Катерина Ивановна, дорогая, посмотрите за Ташей? Я мигом сле­таю в Михайловское, и развеюсь, и дела улажу. Обещаю, к родам Таши вернусь. Вы поможете мне уговорить Наташу? Мне не хочется огорчать её накануне родов.
Наташа всплакнула немного при сообщении тетушки. Приближались роды. Наташа опять волновалась. И решение Пушкина съездить хоть на недолго в Михайловское ее ужасно расстроило.
Не понять было беременной женщине, матери уже двоих детей, вся жизнь которой сосредоточена на семье и детях, мятежной души поэта.362
Его душа требовала полета. Чтобы работать, надо было уединиться, уне­стись в далекое...
Наташа боялась родов, не скрывала этого и пугала тем самым мужа Многие женщины в то время умирали при родах. От мужа, конечно, тол­ку мало. При первых ее родах он сам чуть не умер, не в силах переносить душераздирающие крики. Теперь, она видела, всячески старался отсут­ствовать при ее новых родах. Наташа чувствовала, что и сейчас Пушкин боится приближающихся родов больше, чем она. Пусть едет и дела ула­дит в деревне... Слабы мужчины. Ей будет страшнее рожать без Пушки­на, но и его надо пожалеть.
И к Пушкину Наташа вышла спокойная:
—  Поезжай, Саша, развейся, коль это тебе так необходимо. Пушкин обнял и поцеловал свою красавицу:
—  Душа моя, спасибо. Спасибо, моя умница. Я мигом слетаю, и, обе­щаю тебе, к родам вернусь, - и он крепко обнял жену.
Не поняли Пушкина и родители, когда он зашел к ним проститься перед отъездом.
—  Жена скоро родит, а ты куда-то несешься. Всякий раз перед родами. Да еще в такую дурную погоду! И все это единственно ради удовольствия путешествовать! — выговаривала ему Надежда Осиповна.
Сергей Львович поддерживал ее.
Но Пушкин уже дорогой начал отходить душой. Он знал, что так бу­дет. Стоило ему сесть в коляску, как всё, что душило его в Петербурге, отступало, и он несся душой вместе с лошадьми в другую жизнь, в другие думы.
Он мог просто молча смотреть в окно пролетки, но голова его уже ра­ботала, и он жил жизнью своих героев. А дорога, со всеми ее оврагами, речками, деревеньками, отпечатывалась у него в голове, чтобы вспом­ниться потом в тот момент и в том месте, где это потребуется для новой книги.
—  Господи, как у вас тут хорошо! - была первая фраза, которую он, с дороги, уставший и запыленный, сказал, ступив на порог к Осиповым в Тригорском.
Прасковья Александровна Осипова предложила Пушкину не тратить время на поездку в Михайловское и остановиться у них в Тригорском. Пушкин с радостью согласился.
—  А там-то, там-то в Петербурге, какая тоска зачастую душит меня!
Потом он жаловался, как плохи его дела, как он мечтает жить в дерев­не, но царь не отпускает. Но он все-таки мечтает купить в этих местах ма­ленькое имение и поселиться в нем навсегда. Но и на имение денег нет-Он должен был Осиповой две тысячи рублей и говорил, что приехал про­сить об отсрочке. Она соглашалась еще подождать.
Пушкин вновь записал несколько псковских народных песен, кото­рые собирал давно и хотел издать книжкой. И почти сразу же заторопился
363 
обратно, говорил, что обещал приехать к родам жены. Получалось, что в дороге он проведет времени больше, чем в деревне.
Зачем ехал, никто не понимал: ни Осиповы, ни Вревская, находящая­ся сейчас в Тригорском.
А Наташа была уверена, что он и поехал в Тригорское ради Вревской. Он в Петербурге к ней тайком ходил, когда она приезжала, и теперь, вес­ной, заскучал.
А Пушкин волновался за жену.
Все родственники осуждали Пушкина за отъезд: жена на сносях, бе­ременность тяжело переносила, а он... С имением можно было подо­ждать...
Роды начались раньше срока. Акушерку Пушкин, уезжая, поселил в их квартире, чтобы рядом была, чтобы не посылать глупых слуг искать ее.
Роды были очень тяжелыми, и Наташа радовалась, что Пушкина нет рядом, иначе он мучился бы еще больше, видя ее страдания.
14 мая 1835 года Наталья Николаевна родила второго сына. Малыш появился здоровым, а мать была очень слаба и несколько дней не встава­ла с постели.
Пушкин вернулся на другой день после родов и носился по кварти­ре - счастливый. И оттого, что все закончилось благополучно, жена жива, сын здоров, и оттого, что сын родился, но больше всего оттого, что всё свершилось без него, что ему не придется слушать диких криков жены, страдать от страха за нее...
Долго спорили супруги, как назвать сына. Наталья Николаевна хоте­ла назвать Николаем, в честь своего отца. Пушкин еще первого сына со­бирался назвать Гаврилой в честь предка Гаврилы Пушкина, положившего начало фамилии, или Григорием, тоже в честь своих предков.
Наталья Николаевна согласилась на Григория.
Отписали Наталье Ивановне о благополучном завершении родов и новом внуке.
Наталья Ивановна так обрадовалась новому наследнику, что присла­ла дочери тысячу рублей, чем очень порадовала супругов.
Ждали на крестины новорожденного Григория брата Дмитрия, и Ка­терина, в какой уже раз, напоминала Дмитрию, чтобы он скорее прислал коляску и шаль для Наташи, «...обещал еще к Пасхе, потом к 1 мая... я уве-Рена, что ты даже и не подумал ее отправить», — упрекала она брата.
Наташа после родов не выходила даже из комнаты. Так ей нездорови­лось. И сестрам приходилось постоянно искать, кто бы их сопровождал на балы и в салоны.
Простудилась и внезапно умерла служанка сестер Полинька, испол­нительная и трудолюбивая девушка. Сестры очень горевали по ней.
Пушкины опять поселились для лета на Черной речке. Сестры жили с ними.364
Теперь им для прогулок требовались лошади, прислать которых они давно просили Дмитрия. Наконец, послали к нему слугу Трофима, что­бы он сам привез лошадей. «Пушкин ради Христа просит нет ли для него какой-нибудь клячи, он не претендует на что-либо хорошее; лишь бы при­стойная была...», — хлопотала Александра за тезку.В Полотняном у Гон­чаровых был конный завод.
Пушкина сестры приплетали в письмах нередко. Уверены были, брат не откажет ему. Хоть Дмитрий и не очень был доволен зятем, считал, что муж должен достойно содержать семью, Наташа не жалуется, но похоже что семья постоянно сидит без денег. Однако Дмитрий был благодарен Пушкину за то, что тот взял сестер к себе. Это давало надежду выдать их замуж. Поэтому на все просьбы Пушкина он откликался обязательно и бумагу ссуживал в счет будущих оплат. И лошадь теперь скоро прислал. А сестрам взамен умершей служанки Полиньки — Сашку Кивую. \\ ко­ляску, наконец, и верховых лошадей для сестер, и седла, и мундштуки, и чепраки, и прочее... Сестры были в восторге.
Однако ахнули, увидев присланных братом лошадей. Это были не те лошади, которых они ждали. У каждой из них в Полотняном была своя любимая лошадь: у Наташи— Матильда, у Катерины —Любушка, у Алек­сандры - Ласточка. Но их среди присланных лошадей не было.
Оказалось, что Любушка только что ожеребилась, и роды были так тяжелы, что она едва выжила. Ласточка тоже недавно ожеребилась, и ее рано использовать для верховой езды.
С посыльным вернулась и шляпка, купленная для Натальи Иванов­ны. Мать сердилась на дочерей и в первую очередь на Ташу, которой поручала покупку, что шляпка слишком светлая.
Наташе и так нездоровилось, а тут еще эта оказия. Где взять деньги на новую шляпку?
Опять выручила тетушка Екатерина Ивановна:
—  А давай-ка ее мне, мне она очень даже нравится. — И она выкупила шляпку.
-  Ах, тетушка, миленькая! - только и могла сказать Наташа, обнимая Екатерину Ивановну.
Шумно все вместе отправились на прогулку в коляске. И Ната­ша - тоже. Впервые после родов.
Но не напрасно, видно, Дмитрий так долго не слал коляску, ссылаясь на ее неисправность. Так и не успел ее подновить. Рессоры были совсем изношены, и на каждой рытвине Наташа и тетушка вскрикивали от боли. Сестры были рады и такой коляске. Они готовы были и пострадать ради выездов на публику.
Александра, шутя, писала брату: «...я читаю все книги, какие толь­ко могу достать... прогуливаюсь по саду или сижу на балконе и смотрю но прохожих.... У меня множество женихов, каждый Божий день мне делают предложения, но я еще так молода, что решительно не вижу необходимой
365 
торопиться, я могу еще повременить, не правда ли? В мои годы рискованно исходить такой молодой замуж, у меня еще будет для этого время и через десять
лет...»

Дмитрий думал иначе и собирался забрать сестер обратно в Полотня­ный: слишком дорого они обходились ему.
Женихов по-прежнему не было, Александре было уже 24, а Катери­не 26.
Сестры в ужас пришли от намерений брата, и Александра выговари­вала ему: «.. что это у тебя за причуды, что ты хочешь нас... вернуть? Не с ума ли ты сошел, любезный братец; надо будет справиться о твоем здо­ровье, потому что и о семье надо подумать: не просить ли опекуна?., я хочу знать, в порядке ли твоя голова...Жалко, а мальчик был не глуп, видный со­бою, статный. Ужасный век!..»
В июле на острова приехал двор, и теперь каждую неделю на водах в Новой деревне устраивались балы.
И Пушкины, и сестры Гончаровы были введенны в самое изыскан­ное общество сестрой и тетушками. С августа'были там и кавалергарды, и... Дантес.
Последний не отходил от сестер Гончаровых, включая Наталью Нико­лаевну. Все дамы были от него без ума. А Наташе он казался очень само­надеянным. Ломается, всех забавляя. И шутки часто грубоваты.
Вскоре двор перебрался в Петербург, а Пушкины еще оставались на даче. Все втроем сестры совершали прогулки верхом.
И опять Пушкин мечтал уехать жить в деревню и для работы, и для экономии. Долги росли. И это так подавляло Пушкина, что он толь­ко и думал теперь об этом. Долг был уже шестьдесят тысяч рублей. И Пушкин не уменьшал его, а, перезанимая, отдавал одним, задолжав Другим.
И Наталья Николаевна, видя, как страдает муж, дала ему свое согла­сие, хотя деревенские неудобства при возросшей семье ее очень пугали. Главное, она не хотела оставаться в Петербурге без Пушкина надолго, она очень тяжело переносила его, даже небольшие, отлучки. Все время ее преследовал страх потерять Пушкина, ей было спокойно только тог-Да, когда муж был рядом. Разлука была тяжелее нужды. Наташа верила, что если она рядом с Пушкиным, то с ним ничего не случится. А Пушкин еще не расставался с мечтой хотя бы на несколько лет уехать в деревню, Поправить материальные дела. Он написал Бенкендорфу, для царя:
«Я вижу себя вынужденным положить конец тратам, которые ведут только к долгам и которые готовят мне будущее,полное беспокойства и затруднений, если не нищеты и отчаяния. Три или четыре года пребывания с деревне мне доставят снова возможность возвратиться в Петербург и взяться за занятия, которыми я обязан доброте его величества. Я был осыпан благодеяниями государя, я был бы в отчаянии, если бы его величество366
увидел в моем желании уехать из Петербурга другой мотив кроме мотива абсолютной необходимости. Малейший признак неудовольствия и подозре­ния был бы достаточен, чтобы удержать меня в положении, в котором я нахожусь; в конце концов я предпочитаю испытывать затруднения в своих делах, чем потерять во мнении того, кто был моим благодетелем, не как государь, не из чувства долга и справедливости, но из свободного чувства благородного и великодушного благоволения».
Письмо Пушкин отправил 1 июня 1835, и в этот же день император наложил на письме его свою резолюцию:
«Нет препятствий ему ехать, куда хочет, но не знаю, как разумеет он согласить сие со службою. Спросить, хочет ли отставки, ибо иначе нет возможности его уволить на столь продолжительный срок».
Опять уйти на волю не удалось. Жить без жалованья, да еще со столь­кими долгами, семейству было уже невозможно. Жизнь в Петербурге продолжалась.
Тогда Пушкин придумал еще один ход для того, чтобы выйти ча­стично из материального затруднения. Он опять пишет в июле Бенкен­дорфу:
«Государю угодно было отметить на письме моем к вашему сиятель­ству, что нельзя мне будет отправиться на несколько лет в деревню иначе, как взяв отставку. Предаю совершенно судьбу мою в царскую волю, и желаю только, чтоб решение его величества не было для меня знаком немилости и чтоб вход в архивы, когда обстоятельства позволят мне оставаться в Пе­тербурге, не был мне запрещен».
И спустя несколько дней:
«Император, удостоив взять меня на свою службу, сделал милость определить мне жалованье в 5000 руб. Эта сумма огромна, но тем не менее не хватает мне для проживания в Петербурге, где я принужден тратить 25000 р. И иметь возможность жить, чтоб заплатить свои долги, устро­ить свои семейные дела, и, наконец, получить свободу отдаться от забот моим работам и занятиям. За четыре года, как я женат, я сделал долгов на бООООрублей.
Единственные способы, которыми я мог бы упорядочить мои дела, были — либо уехать в деревню, либо получить взаймы сразу большую сумму денег... Благодарность для меня не является чувством тягостным и моя пре­данность персоне государя не затемнена никакими задними мыслями стыда и угрызений, но я не могу скрывать от себя, что не имею решительно ника­кого права на благодеяния его величества и что мне невозможно чего-нибудь просить».
Пушкину дали из казны взаймы только тридцать тысяч рублей, что­бы уплатить долги чести. А погашать этот новый долг, казна решила самостоятельно, прекратив выплату Пушкину ежегодных пяти тысяч за службу.