Доехав до Москвы, Пушкин не продолжил путь в Петербург, а, неожиданно для себя, бро­сился в детство. Сорвался вдруг, никому ниче­го не сказав, помчался в Захарово, деревеньку под Звенигородом, в сорока верстах от Моск­вы, которую бабушка Мария Алексеевна Ган­нибал купила когда-то, как она говорила, — для Саши. Для него, значит.
Их, детей, тогда вывезли в деревню впер­вые, когда Пушкину было всего шесть лет. И как же там хорошо было им, детям, в саду, в ро­щах, на озере, после тесных московских квар­тир. Как радостно! До этого Пушкин был мед­лительный, ленивый толстячок, а в Захарове, зараженный простором и волей, носился по парку, как оглашенный.
Он был счастлив там, в Захарове. Считал, что все его деревенские стихи вышли из Заха­рова. И пусть он уехал в Лицей одиннадцати­летним и больше туда не приезжал, и дом там давно был продан, Захарово всегда было в его сердце и памяти.
Пушкин и сам не смог бы объяснить, какая сила и какая причина понесли его в Захарово именно сейчас, перед женитьбой.
«Поехал прощаться с детством, - иронизи­ровал он сам над собой, — хорош ребенок — в тридцать лет!» Но выходило и на самом деле, что он поехал прощаться с минувшей жизнью,
свободной, вольной, какая и была у него, по­жалуй, именно там. И только - там.
Проезжая через Большие Вяземы, заглянул на погост при церкви Преображения Господня, где лежал под тяжелым камнем его младший брат Николенька, умерший в Захарове совсем маленьким. Его смерть была первой, увиден­ной Пушкиным в жизни так близко. Вспомнил рассказы старого звонаря о Вяземах времен Бо­риса Годунова, о самозванце Дмитрии, развле­кающемся здесь в ожидании своей невесты, полячки Марии Мнишек. Рассказы бабушки об «усатой княгине», владелице Больших Вя-зем, Наталье Петровне Голицыной, знающей тайну трех карт.
Пушкин знавал потом эту колоритную жен­щину, с мнением которой считался весь свет. Дочь русского посла в Париже, она игрывала в карты с Марией Антуанеттой. Она воспитала замечательных сыновей, Дмитрия и Бориса, которые участвовали в Бородинском сраже­нии.
Борис был ранен и в результате лишился но­ги. Высокий красавец, артистичный поэт... Пушкин был дружен с ним. И с него писал сво­его Ленского.
Ну, а Дмитрий стал потом московским ге­нерал-губернатором. Это на его балах, устраи­ваемых на Тверской в резиденции генерал-гу-

202
бернатора, танцевал Пушкин мазурку со своей Натали.
В Захарове заезжать Пушкин не стал, оста­новил ямщика на задворках, помчался пешком по незабытым за много лет здешним любимым местечкам. Обежал озеро, на берегу которого любил сидеть с книжкой, прошелся по липо­вой аллее и саду.
Пушкин знал, что в Захарове до сих пор жи­вет одна из дочерей нянюшки-мамушки Арины Родионовны, Мария. К ней-то он и направился.
Марья ахнула, увидев бывшего барина, и, глядя на его бакенбарды, вздохнула:
— Оброс как! Постарел.
Пушкина кольнуло это замечание, все-таки на юной девушке собирается жениться. И он огрызнулся:
— Тебя годы тоже не щадили...
— Такова бабья доля, — покорно согласилась Марья.
Пушкин устыдился своей резкости. Что спрашивать с деревенской бабы?! И он перевел разговор на другое.
— Все наше решилося, — сказал он Марье. — Все поломали, все заросло! — И печальный та­кой сделался.
— Яишенки извольте покушать, боле нечем угощать, — говорила Марья, видя, как окручи-нился Пушкин.
 203
Пушкин поел «яишенки», порасспрашивал Марью о житье-бытье и направился к тройке.
Ночевать остался в Москве, а поздним вече­ром сел за письмо Наташе: «Итак, я в Москве — такой печальной и скучной, когда вас там нет. У меня не хватило духу проехать по Никитс­кой, еще менее — пойти узнать новости у Агра-фены. Вы не можете себе представить, какую тоску вызывает во мне ваше отсутствие. Я рас­каиваюсь в том, что покинул Завод, - все мои страхи возобновляются, еще более сильные и мрачные. Мне хотелось бы надеяться, что это письмо уже не застанет вас в Заводе. — Я отсчи­тываю минуты, которые отделяют меня от вас».
Литературные дела звали его в Петербург. К тому же надо было выполнять поручение Афа­насия Николаевича — пристраивать «медную бабушку».
А обе столицы уже активно обсуждали сен­сационную новость о помолвке Пушкина.
Один из близких Пушкину друзей писал: «Сестра сообщает мне любопытную новость — свадьбу Пушкина на Гончаровой, первостатей­ной московской красавице. Желаю ему быть щасливому, но не знаю, возможно ли надеяться этого с его нравами и с его образом мыслей. Ес­ли круговая порука есть в порядке вещей, то сколько ему бедному носить рогов... - Желаю, чтоб я во всем ошибся...204
- Хочешь анекдот о Пушкине? Встречаю его, говорю, все говорят, что ты женишься. Правда это? А он: Конечно. И не думайте, что это будет последняя глупость, которую я совер­шу в своей жизни. Каков?!»
Пушкин весь в хлопотах. Отдал издателю и другу Плетневу своего «Бориса Годунова» для печати. Топчется в канцеляриях, пытаясь пристроить «медную бабушку». Надо было попробовать продать памятник Екатерины II правительству или испросить у правительства разрешения расплавить императрицу.
Купить скульптуру правительство отказа­лось, а переплавить разрешило.
Итак, превратить «бабушку» в деньги ему не удалось, а он так надеялся, что продажа прида­ного невесты позволит ему отдать хоть часть карточного долга.
Пушкин написал в Полотняный, чего ему удалось добиться в отношении «бабушки», и просил Афанасия Николаевича назначить день свадьбы с Наташей.
А по вечерам он — в салонах. Последние, пе­ред семейной жизнью, встречи с друзьями. Те­перь уж без секрета о женитьбе. Поэтому к Пушкину всеобщий интерес, что да как, да кто она такая - избранница, чтоб из первых рук, потому что разговоров в столице о предстоя-
 205
щей женитьбе Пушкина не меньше, чем в Москве.
Пушкин и здесь не находил себе места. Все бродил по улицам, подолгу простаивая перед выставленной в окне лавки иконой белокурой Божией Матери, очень напоминающей ему Наташу своей чистотой, кротостью взгляда и непорочной красотой. Пушкин даже решил было купить икону, да стоимость ее оказалась ему не по карману.
«Я мало езжу в свет, — писал он Наталье Ни­колаевне, — Вас там ожидают с нетерпением. Прекрасные дамы спрашивают у меня ваш портрет и не прощают мне того, что у меня его нет. Я утешаю себя, проводя целые часы перед белокурой мадонной, похожей на вас как две капли воды, я купил бы ее, если бы она не сто­ила 40000 рублей».
Теперь Пушкин, в качестве жениха один на­вещал петербургскую гончаровскую родню. За­ехал к двоюродной бабушке невесты Наталье Кирилловне Загряжской, урожденной графине Разумовской, жене Николая Александровича Загряжского, брата отца Ташиной матери, до­чери бывшего президента Петербургской Ака­демии наук.
Кавалерственной даме ордена святой Екате­рины, бывшей фрейлине детской любви поэта императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги206
Александра I, было уже восемьдесят два года. Но она оказалась бодрой, очень образованной и остроумной старушкой.
—  Жених Таши?! — удивилась Наталья Ки­рилловна. — Девочка уже выросла? Невеста! Что-то она мне не писала об этом. Почему ж сама не приехала? А в наши годы меня жених принуждал делать визиты. Мне ужасно не хоте­лось ездить. Все рассматривают тебя, мямлят наставления — противно. И, знаете, что я раз учудила, чтобы отделаться от визитов? Когда Загряжский уж очень принялся настаивать, я взяла и отрезала подол платья, до самых колен. Садясь в карету, сумела скрыть этот дефект.
Ехали долго. Когда же прибыли к вель­можному дому, я показала жениху обнажен­ные коленки. Пришлось возвращаться. Боль­ше меня не принуждали. Наталья не такая?
— Она кроткая, как ангел.
— Жаль, перчик в отношениях с мужчина­ми улучшает вкус.
Они взаимно понравились друг другу. Пуш­кин Наталье Кирилловне - широтой взглядов, непосредственностью и обожанием ее внуча­той племянницы, а Наталья Кирилловна Пуш­кину - как «очень хорошенькая женщина прошлого столетия», вращавшаяся в свое вре­мя при царском Дворе. Она отлично помнила жизнь Двора и забавно, с юмором, рассказыва-
 207
ла о современниках двух императриц и трех императоров, при которых прошла ее жизнь. Пушкин с упоением слушал ее рассказы.
Они с Натали потом часто будут навещать старушку. Пушкин опишет ее характер в «Пи­ковой даме» и умрет чуть раньше нее.
9 августа задушевные друзья праздновали именины барона Антона Дельвига и говорили, говорили, говорили в редакции, дома у Дель­вига, у него же — на даче.
А на следующий день, поутру, Пушкин с Дельвигом отправились пешком в Царское Се­ло. Пушкин ехал в Москву, а Дельвиг его про­вожал. В Царском Пушкина должен был дог­нать Вяземский, который тоже ехал в Москву.
Дельвигу нездоровилось: кружилась и боле­ла голова. Пушкин предложил позавтракать:
— Может, это улучшит твое состояние?
Завтрак помог. Скоро Вяземский догнал их, и все вместе друзья позавтракали еще раз у Жу­ковского в Царском Селе. Потом Пушкин и Вяземский распрощались с Дельвигом и на ди­лижансе отправились в Москву.
По дороге остановились нанемного в Твери у Глинки, которого перевели туда недавно из карельской ссылки.
Все разговоры были о «Литературной газе­те», в которой все они сотрудничали, и свежий номер которой Пушкин вез с собой.208
Гончаровы вернулись в Москву из Полотня­ного Завода уже в июле. Вернулись необычно рано, надо было готовиться к свадьбе.
Четыре денька побыл Пушкин в Москве без забот. Повидался с невестой. Как вдруг его вызвали к дяде. Тяжело заболел Василий Льво­вич и очень просил племянника приехать.
Дядя был Пушкину ближе отца. Он первый среди родных серьезно отнесся к детским сочи­нениям племянника. Это были драмы и стихи на французском языке, подражание известным европейским сочинителям, порой переходя­щее в плагиат. Но автору было всего семь лет, и он не знал еще, что такое «плагиат».
Василий Львович Пушкин был известен в салонах, как поэт, отличный декламатор и ост­роум. Полный и добродушный, он на словах мог быть остер до оскорбления. Замечательно образованный, знающий, кроме французского, еще немецкий, английский, итальянский и ла­тинский языки, он собрал огромную библиоте­ку, которой Пушкин успел мало попользовать­ся, потому что она сгорела в 1812 году.
Василий Львович часто приводил в дом бра­та всех знаменитых литераторов России, чтобы показать им своего племянника, необыкновен­ного мальчика. Именно это потом помогло Пушкину стать лицеистом, ибо брали в Лицей детей только самых знатных фамилий.
 209
Когда Пушкин примчаася к дяде, тот уже был при смерти. Очень обрадовался племянни­ку. Но почти сразу же и умер, 20 августа 1830 го­да. Пушкин взял на себя все хлопоты и расходы по погребению Василия Львовича.
На похоронах присутствовала «депутация всей литературы»: поэты, критики, историки, романисты. Отпевали в церкви великомучени­ка Николы, на Старой Басманной. Потом пеш­ком Пушкин прошел за фобом дяди до Донс­кого монастыря, там были похоронены уже многие Пушкины.
Теперь неприлично было венчаться с Ната­ли в сентябре, как планировали. Свадьба опять откладывалась.
26 августа праздновали именины Натали и Натальи Ивановны. На следующий день — день рождения Таши, ей исполнялось восем­надцать лет. Поэтому именины празднова­лись широко. Гончаровы устроили бал. Пуш­кин присутствовал на нем как жених.
Натали была великолепна. В Полотняном она успела сочинить себе новое, по последней парижской моде, платье с магометанскими ру­кавами.
Пушкин не переставал удивляться своей не­весте. Ну, платьями его не удивишь, к тому же хороша Наташа во всем.210
А удивило то, что обычно печальное ее ли­цо теперь, когда она смотрела на Пушкина, улыбалось нежной и кроткой улыбкой, ока­тывая Пушкина такой теплотой, что хотелось схватить эту чудную девушку в охапку и ум­чаться за тридевять земель, где бы их никто не потревожил. И, глядя в ее прекрасные глаза, с грустинкой, даже сейчас, когда она улыба­лась, будто просящие о защите, Пушкин го­тов был жизнь отдать за это обворожительное существо, сделать "все для того, чтобы она бы­ла счастлива.
А пока он подарил имениннице свое новое стихотворение, посвященное ей:
Мадонна
Не множеством картин старинных мастеров Украсить я всегда желал свою обитель, Чтоб суеверно им дивился посетитель, Внимая важному сужденью знатоков.
В простом углу моем, средь медленных трудов, Одной картины я желал быть вечно зритель, Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков, Пречистая и наш божественный спаситель —
Она с величием, он с разумом в очах — Взирали, кроткие, во славе и в лучах, Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.
 21
Исполнились мои желания. Творец Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна, Чистейшей прелести чистейший образец.
Натали прочитала и испугалась: «Он с ума сошел, — было первое, что она подумала. — Сравнивать меня с Пречистой недопустимо, грех». Она торопливо спрятала листок со сти­хотворением.
Но не тут-то было. Все напряженно следили за ней, пока она читала. Все хотели знать, что ей подарил жених. Раз на листке, значит - но­вое сочинение.
Стихи его ждали, новые тут же переписыва­ли, передавая друг другу, задолго до публика­ции. А тут они, возможно, становятся свидете­лями рождения нового шедевра.
Все настойчиво стали требовать, чтобы На­тали прочитала стихотворение вслух.
Но она только еще больше засмущалась, су­нула листок сестре Александре и выбежала из залы с красными щеками.
«Зачем он отдал мне листок при всех? — се­товала Наташа. — Теперь все будут насмешни­чать. Ну, какая я Мадонна?!»
И она оказалось правой. Когда Александра Гончарова прочитала сонет, в зале наступило долгое молчание. Потом кто-то сказал:
— Весьма мудрено.
И шепотом:212
—  Ну, хватил Пушкин! Девочку с Мадонной сравнивает. Подождите, наставит ему Мадонна рога, ждать недолго придется.
А ведь на бал были приглашены только друзья и родственники. И лишь Нащокин сказал:
— Шедевр! — но про себя подумал то же, что прошептали у него за спиной.
Пушкин не заметил недоброжелательности. По глазам невесты он прочитал не только ее испуганное смущение, но и то, что стихотворе­ние ее порадовало.
Ежедневно теперь они выезжали куда-ни­будь вместе. Как-то отправились за город — в Нескучный сад, там открывался после рестав­рации орловский воздушный театр, театр на открытом воздухе.
Нескучный лежал в нескольких километрах от Москвы на берегу Москва-реки, недалеко от Донского монастыря и был одним из любимых мест отдыха москвичей. Когда-то тут был прос­то крутой спуск, на вершине которого стоял построенный промышленником Демидовым еще в середине восемнадцатого века дворец.
Уже при Демидове склон стал преобразовы­ваться: два года семьсот рабочих ежедневно трудились, выкладывая террасы, на которых потом были построены оранжереи, теплицы, с редкими растениями и деревьями.
213
В результате преобразований дикий склон приобрел вид амфитеатра. Сад от дворца спус­кался к реке уступами разной ширины и высо­ты. И всюду по саду вели к реке пешеходные лестницы, ступени которых были выложены железными плитами, отлитыми на демидовс­ких заводах.
Сам сад удиштял экзотическими пальмами, тысячами цветов. А в нем еще, кроме оранже­рей и теплиц, были зверинцы для кроликов, птичники с домашней птицей, вольеры с ред­кими птицами, пруды с рыбой.

214
Потом в Демидовском дворце обосновался брат фаворита Екатерины II Алексей Орлов-Чесменский, прославленный генерал-адмирал, необыкновенный силач, который разгибал подковы и завязывал в узел кочергу.
При нем в Нескучном прибавилось много построек: купальни, храмы, беседки — симво­лы подвигов хозяина в боевых сражениях. Два раза в неделю в воздушном театре ставились спектакли, прославляющие боевые заслуги графа Орлова. Сам Орлов представлялся как бог войны. Хоры при этом пели гимны в честь героя-победителя турок. А после спектакля был фейерверк.
Выведенные на конных заводах генерала рысак и верховая, прозванные «орловскими», были признаны во всем мире, известны до сих пор. Гусиные, петушиные, канареечные состя­зания на Орловском лугу обожали жаждущие острых ощущений москвичи.
И при Орлове же москвичи полюбили Нес­кучный сад, в который допускались все, с его балами в эрмитаже, спектаклями в воздушном театре и чудо-фейерверками, которые устраи­вались по праздникам для единственной и обо­жаемой дочери, как говаривал Орлов, — Анны Алексеевны.
Девица Анна Орлова устраивала на этих празднествах спектакли, в которых лихо скака-
 215
ла на коне, сшибая на скаку картонные головы врагов.
Все сословия Москвы ценили этого валь­яжного вельможу за хлебосольство, доступ­ность, радушие. Он любил демонстрировать свою роскошь, выезжая в запряженной во­семью лошадьми золотой карете, в быту же жил скромно, по русскому обычаю, и щедро рассыпал вокруг свои богатства для обездо­ленных.
И когда Орлов в 1808 году умер, хоронила его вся Москва. Дочь Анна, узнав о смерти от­ца, впала в забытье и не приходила в сознание четырнадцать часов. А восьмидесятилетний чесменский герой, сержант, спасший когда-то Орлову жизнь и прослуживший в его доме тридцать лет, на похоронах хозяина-покрови­теля, когда опускали гроб с Орловым в могилу, внезапно умер — тут же.
После смерти Орлова Нескучный пришел в запустение. Дочь его Анна, двадцати двух лет красавица, осталась богатейшей невестой. Миллион в год приносили ей доходы от име­ний и векселей. Но она так тяжело переживала смерть отца, что решила навсегда отойти от светской жизни, ездила по монастырям. Ходи­ли легенды, что она влюбилась в монаха, жерт­вовала на его монастырь громадные суммы.216
 217
Однако, являясь камер-фрейлиной импе­ратрицы Александры Федоровны, сопровожда­ла императрицу в ее поездках, в том числе в Москву. И в Москве она, как бывало, опять устраивала шумные гуляния и фейерверки.
Ну, а Нескучный сад без должного досмотра зарастал, в нем селились бродяги, цыгане. Так что было время, когда туда и заглянуть было
опасно.
Потом губернатор Москвы решил навести там порядок. Его дача была в соседстве с Нес­кучным. Цыган и бродяг изгнали. По вечерам стали освещать главные дорожки парка. И вот теперь готовилось открытие после ремонта воздушного театра.
Пушкин с Натали, ее сестрами, гувернант­кой и Нащокиным, приехав в Нескучный, по­пали на репетицию вечернего спектакля.
Артисты узнали Пушкина, прервали репе­тицию и толпой ходили за поэтом, пока он ос­матривал необычную сцену с куртинами де­ревьев вместо декорации, круглым большим окном, вырезанным в кронах деревьев, в котором виднелась живая Москва-река.
Наташу и смущало, и радовало такое эмоцио­нальное поклонение артистов Пушкину. Она не была тщеславна, не любила людей тщеславных, но она знала, сколько нападок на Пушкина шло в печати, в салонах, сколько ей нашептывали
дурного о женихе, поэтому ее так порадовала эта встреча с артистами. Она видела, что и Пушкин доволен. Отрадно ему было, что все это поклоне­ние ему происходило на глазах Натали.
Радости и огорчения — они всегда рядом с человеком творческим, беспокойным, ищу­щим. В Париже опубликован»Бахчисарайский фонтан» Пушкина. Но 28 июля там же — рево­люция, свергнут император. Пушкин еще в Пе­тербурге один из первых в России узнал об этом. А шепнула ему новость фрейлина импе­ратрицы Александры Федоровны, черноокая двадцатидвухлетняя красавица Александра Смирнова-Россет, с которой он не так давно познакомился и очень подружился.
У этой юной, очень образованной и разго­ворчивой женщины собирались многие пите­рские друзья Пушкина. Все были немножко влюблены в нее, и Пушкин — тоже, и все дру­жили с ее мужем...
У Пушкина была подходящая для случая статья, и он, будто не зная о французской рево­люции, публикует ее в «Литературной газете» как раз кстати, со словами: «Аристократов — к фонарю».
И пока Пушкин веселился с невестой в Москве, над ним сгущались тучи в Петербурге.
Сыскная полиция требовала от редактора «Литературной газеты» Дельвига назвать авто-218
pa крамольной статьи. Бенкендорф кричал на барона и грозил ему Сибирью.
Статья была без подписи. Дельвиг не мог выдать друга. Однако не знал, что делать. Не с кем было посоветоваться. Пушкин с Вяземс­ким были в Москве. Даже от жены Дельвиг скрывал свое отчаянное настроение: она толь­ко что родила и кормила ребенка. Пережива­ния обязательно отразились бы на ее нервной
натуре.
Дельвиг сам заболел, но придумал, как вый­ти из положения. Сказал, что статью принес неизвестный автор, без подписи. Он не нашел в ней ничего особенного, ведь о французской революции официально не было объявлено, и отдал статью цензору. По закону, редактор не отвечает за публикации, пропущенные в печать цензором.
Пронесло. Дельвига оставили в покое . До Пушкина не добрались. Хотя, будь он в это вре­мя в Петербурге, может, и до него добрались бы. Дельвиг спас его от смертельной опасности.
Пушкин собирался в Болдино, чтобы при­нять подарок отца к свадьбе, оформить на себя подаренную часть деревеньки и продать ее или
заложить.
Уезжать от Натали очень не хотелось. Толь­ко все наладилось, и вдруг отъезд надолго. Он
 219
знал, что надолго, потому что наследственные дела быстро не делаются.
Накануне отъезда Пушкин зашел к Гончаро­вым проститься. Наталья Ивановна увела буду­щего зятя от Натали и принялась жаловаться, что они после Ташиных именин остались сов­сем без средств, так что и булочнику нечем зап­латить.
Пушкин вскипел. Теща наглела с каждым днем, стараралась еще до свадьбы сделать буду­щего зятя кормильцем всей своей многочис­ленной семьи.
Денег у него не было, в Болдино он и ехал, надеясь поправить свое материальное положе­ние и найти средства на свадьбу.
Наталья Ивановна пришла в неистовство, получив отказ. Она не верила, что Пушкин без денег. Кто-то нашептал ей, что Пушкин недав­но получил большой гонорар, посоветовали потрясти женишка.
«Хорошо еще, что весточка о моем проиг­рыше не дошла до нее», — думал Пушкин.
Пушкин уверял тещу, что сам в долгах, по­издержался на недавних похоронах дяди.
— Как в долгах? — возмутилась Наталья Ивановна. — Весь в долгах, а собираешься же­ниться?! Юную красавицу в нищету пота­щишь?!220
 221
Началась истерика, какая теперь частенько с нею случалась. На крики прибежали дети и слуги. Натали, переводя глаза с матери на Пушкина, покраснела и стояла молча, опустив глаза. Слуги успокаивали барыню. Пушкин в отчаянном смятении выскочил от Гончаровых, даже не попрощавшись с Натали. Он был уве­рен, что свадьбе теперь не бывать. Наталья Ивановна не простит ему грубости, с которой он отбивался от ее нападок.
Настроение было отчаянное. И Пушкин поймал себя на чувстве полного отрицания семьи Гончаровых, так истерзавших его, уни­зивших его гордую натуру. «Значит, не суждено мне создать семью. Ну, и не надо! Ну, и — хоро­шо! Обойдусь. Прожил тридцать один год без семьи, проживу и оставшиеся, тем более, что гадалка обещала жизнь недолгую», — успокаи­вал он сам себя.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ: http://nerlin.ru/publ....0-10710