Я сидела на лавочке возле детской площадки и с нетерпением ожидала появления моей «Хонды» с Юлей за рулем. Вчера поздно вечером по телефону Самойлова сообщила, что автомобиль отремонтирован, и она пригонит его утром к девяти часам. Надеюсь, теперь-то «Хонда» будет работать как швейцарские часики. Время шло… пять минут… десять… но Юля так и не приехала. Небо хмурилось, прохладный ветерок поддувал под юбку и пиджак. Я поняла, что нет смысла ждать, достала мобильник и вызвала на связь Юпитера, черт бы ее побрал. Два раза монотонный женский голос извещал, что абонент не может подойти к телефону. Наконец, трубку взяли. 
– Ой, Лиля, – проспала я. Ноги в руки и еду к тебе! – не давая мне ничего сказать, сразу запричитала Юля.
Я человек вспыльчивый,  но все же добрый. Не стала ее ругать – с кем не бывает.
– Ладно, Юль, не торопись. Умойся, позавтракай и ровно через сорок минут меня заберешь с Чкалова 2. Старушку там одну успокою, и мы поедем в штаб. Поняла?
– Поняла, буду как штык!
Из-за этой заразы Юли я потеряла целых четверть часа. На улице полил мелкий дождь, пришлось вернуться в квартиру – взять зонт и надеть поверх формы свой любимый белый плащ. Я добиралась до нужной улицы в грязном «Пазике». После привычного автомобиля поездка в автобусе показалась утомительной и ужасно нудной. Водитель маршрутки в отличие от меня никуда не спешил и подолгу стоял на каждой остановке, стремясь набить салон большим числом пассажиров. Я теперь не представляла себе, как можно каждый день ездить на работу в общественном транспорте.

Вот и знакомый подъезд. Баба Лиза уже вся в ожидании томилась у окна. Увидев меня, она помахала рукой и исчезла. Побежала заблаговременно дверь открывать.
– Проходи, доченька, проходи. Позавчера приехала и места себе не нахожу, – тараторила она в коридоре, помогая мне снять плащ.
– Я ненадолго, буквально на пятнадцать минут, – предупредила ее сразу.
Мы прошли с бабулей на кухню, она комично засуетилась, достала из навесных шкафов несколько баночек различного варенья и при этом без остановки возмущалась:
– Пока у дочери в деревне отдыхала, ужас, что здесь творилось. Я вчера как узнала, что Колька Холодов девочку маленькую из сорок четвертой квартиры снасильничал до смерти, так мне с сердцем стало плохо.
Она сокрушенно покачала головой, выключила газ и, сняв чайник, разлила чай в красивые тонкие чашечки, достала из буфета и поставила на стол зеленую стеклянную вазочку с домашним печеньем. Я пододвинула чашку ближе, вдохнула в себя душистый аромат лесных трав и сказала:
– Следствие еще до конца не разобралось, рано говорить. Гараж или дом, где он все это зверство творил, пока ищут. Хотя, чего тут думать? Чудовище и мразь он последняя, как такого земля носила…
– Так кто ж с него теперь спросит? Бог только. Повесили, говорят, его мстители народные. А ведь никогда бы на него не подумала. Тихий как мышь был. Милиции всегда боялся. Он же сидел в колонии по молодости два раза, так потом чуть что случится, его сразу в участок тащат. В соседнем дворе квартиру взломают, к кому сразу бегут? К Кольке Холодову. Старый стал, а все милиция от него отстать не могла.
«Да… судимость что каинова печать, до самой смерти ее ничем не смоешь», – подумала я.
– Такой хороший мужик был. Столяром на стройке работал. У него сын единственный в семнадцать лет на мотоцикле разбился. Галя сразу после этого сдала, болеть начала.
– Галя – жена Холодова? – поинтересовалась я.
– Да, похоронил ее лет десять назад, один жил все эти годы. Вот от одиночества и озверел. Бедная Любочка… царствие ей небесное, – перекрестилась Елизавета Петровна.
– Любочка сейчас уже ничего не чувствует. Бедная не одна она, есть еще и родители, оставшиеся без дочери и страдающие от того, что ее не вернуть, – сказала я.
– Да, ты права, Лилечка, – согласно покивала головой баба Лиза.
– У Холодова судимость имелась за изнасилование. А бывших насильников не бывает. Рано или поздно все равно как-то должно было проявиться.
– Так оговорили его, Галя мне рассказывала.
– Все они так говорят. Белые и пушистые. Сама, мол, в койку затащила…
– Может быть и за дело. Не буду спорить. Нет его сейчас с нами, в аду он горит и мучается, – вздохнула Елизавета Петровна. – Ты пей, доченька, чаю подливай, варенье клубничное зачерпывай ложкой больше, не стесняйся. Сама собирала – спину на грядках гнула, сама и варила в тазу медном, от матери моей достался. В деревне нынче урожай хороший, половину даже не собрали, девать-то все равно некуда.
Я ее почти не слушала – знала заранее все, что она скажет. Отпущенное на чаепитие время прошло быстро. Пора заканчивать беседу и ехать на работу.
– Спасибо большое, баба Лиза. Очень вкусно. Бесподобное у тебя варенье. Понятно с этим Холодовым, а ты зачем Андрею Леонидовичу позвонила? Кто-то беспокоит? – спросила я, допив чай.
– Андрюшке-то? Да я уже и не помню зачем. Мне люди вчера во дворе рассказали про Любочку, так я сгоряча и схватилась за телефон.
– Ладно, пойду, – я поднялась и направилась в коридор одеваться. Вытащила мобильник из кармана и послала быстрый вызов Данилову.
– Я на совещании, – тихо произнес он и отключился.
Забыла – он же предупреждал. Я представила себе кабинет Корягина: сидящие за столом офицеры, услышав звонок, все как один недовольно и сердито смотрят в сторону Андрея Леонидовича. А он им: «Извините, извините…»
Тут Елизавета Петровна всплеснула руками. От радости ее морщинистое лицо даже слегка разгладилось.
– Я вспомнила, зачем звонила, доченька! Ты же когда с Машей меня навещала, в туалет ходила, – вдруг озарило ее.
Я сконфузилась, кровь прилила к лицу. Нашла о чем напомнить.
– Было дело… давно ведь… два месяца уж с того дня прошло… – принялась я оправдываться.
– Вчера за вантузом полезла, и ключик нашла возле унитаза, который ты обронила, – с этими словами она извлекла из комода обыкновенный латунный ключ от английского замка. – Бери, он чистенький – я его помыла.
– Баба Лиза, а это не мой ключ, – улыбнулась я.
Увидев растерянность на ее лице, я еще больше развеселилась. Из-за какой-то ерунды переживает.
– Чей же тогда? – недоумевала она. – Ладно, иди. Замучила я тебя. Плохо себя чувствую сегодня. Погода испортилась, все болит. Таблетки ни черта не помогают. Вдобавок вчера Аркадий, зять мой, наорал на меня. Говорю ему – ты приезжал да ключ потерял. А он: «Ты что, дура старая, мелешь? Я же с тобой все лето за одним столом и утром, и днем, и вечером сидел. Куда я мог уезжать?». Еще и обиделся. Потом-то уж на тебя подумала. Ко мне, старухе, больше никто не ходит.
Елизавета Петровна чуть ойкнула, схватилась рукой за сердце и присела на мебельную полочку для обуви.
– Баба Лиза, вам плохо? – забеспокоилась я. – Может скорую вызвать?
– Да ничего… терпимо… шалит иногда сердечко, но я уже привыкла. Не волнуйся, Лилечка, посижу немного и отойдет… Сегодня в церковь хотела сходить, но думаю лучше – завтра. Неохота по лужам тащиться. Святой воды надо набрать. Углы в комнатах окроплю. Кольку повесили, так его домовенок в моей квартире поселился, шкодничает паразит. Будь он неладен.
«Старость – не радость. С головой у бабы Лизы проблемы начались от переживаний. Теперь и на домового будет нам жаловаться», – грустно подумала я и подошла к окну. Юля, как назло, второй раз опаздывала. Возникло подозрение, что моя «Хонда» опять сломалась или – хуже того – в аварию попала. Я опять позвонила Самойловой, но в трубке слышались только длинные  гудки. Куда она запропастилась?
– Что он натворил – домовой? – спросила я, высматривая вдалеке въезд во двор. За окном по-прежнему неуютно моросил дождь.
–  Ванну отскреб.
– Чего? – не поняла я.
– Ванну, говорю, почистил мою. Я ее давно не скоблила – спина болит и задыхаюсь от порошка. Да и зачем она мне? Я старая и в нее никогда не залезаю, поскользнуться  боюсь, моюсь только у дочери в бане. Сяду на лавочку, а доченька поливает сверху тепленькой водичкой. Веничек березовый распарит, но не бьет, а так обмахнет несколько раз…
Я прошла в коридор и открыла дверь в ванную комнату. Обычная ванна в старой «хрущевке», совмещенная с унитазом. С прошлого моего посещения здесь все осталось на своих местах: зеркало на стене, древняя стиральная машина «Белка» зеленого цвета, но ванна действительно стала чуть светлее. Я на нее обращала внимание еще тогда, руки мыла и думала: «А как она в ней моется?». Нет, она не сверкала первозданной белизной, но все же была заметно белее прежнего. В душе начало зарождаться смутное подозрение. Ключик, ванна…
– Ты иди, доченька. Мне еще старое Лянкино одеяло отыскать надо. Не знаю, куда этот бесенок мог его перепрятать? Баклажаны да кабачки жарить собралась, икорки овощной наделать хотела, а банки накрыть нечем. Приходите ко мне с Андрюшкой послезавтра, угощу вас.
– Кто такая Ляна? – спросила я, а в голове появилось яркое белое свечение и холодный пот ручейком потек по спине.
– Внучка, сейчас уже взрослая, у частника на ферме с телятами работает. Платит ей хорошо. Раньше таких кулаками называли, а сейчас…
– Синее шерстяное одеяло, а по краю две белых полоски? Такое оно? – перебила я с дрожью в голосе.
– Да, а где ты его видишь? – удивилась бабуля.
– В другом месте видела.
– В каком?
Я все поняла! Холодов никуда не сбегал, он прятался в квартире бабы Лизы, а не где-то в гаражах. Вот почему его долго не могли найти. Не нужен был ему никакой «Москвич». Возможно, палачи его и поймали, когда он поднимался на свой этаж. Значит, все время Любочка находилась тут, в этой ванне. Мне окончательно стало не по себе. Я представила жуткую картину: девочка, спящая от препаратов, которые ей вводили… руки и рот завязаны скотчем… Холодов… Сердце часто забилось, во рту пересохло. Я прошла на кухню, взяла кружку, набрала из-под крана воды и залпом выпила. Получается, все эти дни она была рядом: в двух шагах от спасения, пока мы ее искали, где только можно. С улицы света из ванной не видно, потому и никто не заподозрил ничего. Когда поиски прекратились, она уже умерла, и он выбросил ночью тело в лес, предварительно завернув в бабкино одеяло. Я вспомнила, как Холодов нервничал, когда я к нему приходила. Тремор у него… трепло, мразь… Как же он попал в квартиру бабы Лизы?
Я вернулась к входной двери, вытащила ключ и внимательно рассмотрела. Он оказался весьма изношенным, старого типа, еще советских времен, с двумя симметричными бородками. Подобрать такой не составит ни малейшего труда. Из десяти подобных ключей два-три подойдут точно.
Баба Лиза молча и обеспокоенно наблюдала за мной.
– Где тот желтый ключик? – протянула я руку.
Она поспешно достала его из ящика комода и подала мне. Возникло ощущение, что последний пазл головоломки встал на место. Во мне уже не было сомнений, что это именно тот ключ, который девочка нечаянно вытащила из двери своей квартиры. Я, конечно, проверю его.
– Что-то не так, Лилечка? – заволновалась баба Лиза.
– Где одеяло находилось раньше? – спросила я.
– В смежной комнате, в кладовке.
– Еще где-нибудь тебе домовой не напакостил? Подозрительного ничего не заметила? – сказала я и заглянула в гостиную. Бабуля поднялась и засеменила за мной.
– Нет вроде, – неуверенно ответила она.
Я последовательно внимательно осмотрела гостиную, смежную комнату и открыла кладовку. В пыльном чулане стояли старые детские лыжи и еще одна древняя стиральная машина «Ока». На полках громоздились пустые банки, а на стене висели столетние цигейковые шубы, порядком изъеденные молью.
– Баба Лиза, в каком именно месте ты видела одеяло последний раз?
– Так на машинке свернутое оно и лежало. Я эту стиралку давно хотела выбросить, но руки не доходят.
– Бабуль, ты пока в туалете и в кладовке ничего не трогай, я съезжу в отдел, возможно эксперты к тебе скоро приедут, – строго попросила я.
– Ты что, думаешь – это душегуб Колька хозяйничал здесь? – еще больше разнервничалась Елизавета Петровна, и в ее глазах  появился ужас.
– Пока ничего не знаю. Да ты не переживай. Колька уже на том свете, на страшном суде, – ответила я уклончиво. – Ладно, я пошла, подожду Юлю на улице.
Я вышла на лестничную площадку, остановилась и посмотрела в сторону идущего вверх лестничного пролета. Представила поднимающегося по ступенькам Холодова… четверо крепких мужиков хватают его, зажимают рот, чтобы не кричал, и выводят из подъезда. Сажают в машину и увозят. Я не знала, сколько на самом деле было мужчин, но по моим представлениям четверо. Потом привозят Холодова в лес и жестоко бьют ногами, а когда он уже почти ничего не чувствует, завязывают на шее веревку и… Мурашки пробежали по моему телу, я встряхнулась и задумалась: «А что сейчас делать? Дождаться Данилова или сразу ехать в отдел? По правилам я должна доложить сначала наставнику. Значит, придется его подождать. Да где же эта чертова Юля! Ах да, надо сходить в третий подъезд и проверить, подходит ли ключ к замку сорок четвертой квартиры». Не успела я сделать шаг, как за дверью напротив послышались детские голоса, затем она отворилась и на площадку вышли девочка и мальчик – дети Игоря Балакова. Близнецы оказывается и очень симпатичные. В прошлый визит к бабе Лизе, пару месяцев назад, я их увидела первый раз, но тогда внимательно не разглядывала.
– Нигде не болтайтесь, после лагеря зайдете домой сначала! – напутствовал их Игорь.
– Ну папа! – канючила девочка.
– Оксана! Я два раза не повторяю! Отметитесь и можете дальше гулять.
Балаков, завидев меня, улыбнулся, подмигнул и сказал детям:
– Вот видите, уже тетя-полицейский пришла по вашу душу, ждет вас не дождется.
– Игорь, зачем вы их все время стращаете полицией? Не стыдно? – недовольно высказалась я.
Дети окинули меня взглядом, но совсем не испугались и стали спускаться по лестнице. Игорь опять сверкнул  своей красивой улыбкой и ответил:
– А мне за что должно быть стыдно? Это вы, вместо того чтобы работать и преступников ловить, чаи у бабы Лизы с утра распиваете. Вон у вас вся щека правая в варенье.
Я смутилась и дотронулась до щеки, она и вправду липла к пальцам. Достала из сумочки упаковку гигиенических салфеток и попросила:
– Можно воспользоваться вашим зеркалом?
– Пожалуйста.
Игорь распахнул дверь пошире, отступил назад, а я подошла к зеркалу, висящему в коридоре, и принялась стирать красную липкую полосу.
– А мед – даже немножечко – чайная ложечка – это уже хорошо! Ну а тем более – полный горшок! Медом тоже у бабушки побаловались? – подколол он стишком из детского мультфильма.
Вряд ли меня в тот момент что-нибудь могло развеселить. Я пропустила шутку мимо ушей и, не отрывая взгляда от зеркала, ответила: 
– Игорь, а я вас помню по школе. Ваш портрет несколько лет подряд украшал стену возле спортзала под надписью «Наши чемпионы». Фамилию только забыла, а когда вас проверяла, вы сами напомнили – Балаков.
– Да-а?  – удивленно протянул он. – А я вас нет.
– Потому что старшие ученики редко запоминают младших. Для них она мелочь пузатая.
– Правду говорите, – согласился он. – Вряд ли старшеклассники обращают внимание на  каких-нибудь путающихся под ногами третьеклашек. Я даже тех, кто учился классом ниже, почти никого не помню.
– Не беспокоят вас тут? А то я слышала – дверь Холодову всю надписями испохабили, один раз даже подожгли, – поинтересовалась я, повернувшись к нему.
– Так это на третьем этаже, а здесь тихо... получил, значит, Коля свое… Коля-тихоня… сами мы ни на что не жалуемся… все нормально…
Я уже покончила с липкой отметиной и бросила использованную салфетку в сумку. 
– Ну и слава богу. Всего хорошего вам, спасибо, – поблагодарила я и взялась за ручку двери, но тут мой взгляд упал на связку ключей, свисающих с замка. Среди них был двухбородочный ключ, похожий на тот, что у бабы Лизы. Не древний белый с обгрызенными краями, а желтый и более современный, но все равно похож. Во рту снова пересохло – вдруг это он преступник, а не Холодов? И почему я так уверена, что это был именно Холодов? Но как проверить Игоря? Неужели у меня выработалась профессиональная привычка всех подозревать?

– Это все ваши ключи? – спросила я, ладонью указав на связку.
– Да, а что? – он с непонимающим видом приблизился и встал рядом со мной.
– Можно я попробую, не подойдет ли один ключик к двери Елизаветы Петровны? – на свой страх и риск попросила я и напряглась, ожидая его реакции. Сердце учащенно забилось, в пальцах появилась дрожь.
Но ничего не произошло, и никакого испуга в его глазах я не заметила. Он недоуменно пожал плечами.
– Пробуйте, если так надо, но не пойму только – зачем? Вы хотите украсть у нее клубничное варенье? Мой совет: берите вишневое, оно вкуснее, – засмеялся Балаков. – Но учтите – если она заметит пропажу, вас я покрывать не буду.
«Значит, ошиблась. Иначе Игорь сразу бы догадался, почему я об этом спрашиваю и что мне теперь известно, где произошло преступление», – с облегчением подумала я. Да и почему, собственно говоря, взбрело мне в голову подозревать хорошего человека? Даже если бы ключ вдруг подошел, это никак не указывало бы на его вину.
– Ладно, извините, это была шутка, – вздохнула я. – Вы ведь тоже любите шутить.
– Честно говоря, я так и не въехал – в чем тут юмор? – продолжал улыбаться Балаков.
Я взялась за ручку и уже хотела выйти, но помедлила и, чуть подняв на Игоря глаза, сказала на прощанье: 
– До свидания, Игорь. Нельзя предусмотреть все. Улика, которую я нашла у бабы Лизы, сейчас лежит у меня в кармане. Думаю, она поможет прояснить, кто же все-таки сотворил весь этот ад в ванной. А это уже не шут…
Веко у Игоря дернулось, зрачки расширились; договорить я не успела и увернуться тоже… Страшный удар в верхнюю челюсть вызвал помутнение в голове, глубоко в рот влетели зубы, и из носа хлынула кровь. Я отлетела к стене и попыталась открыть дверь, но рука соскользнула с ручки. Второй удар пришелся ниже подбородка. Под кадыком что-то щелкнуло, и я закашлялась. Игорь резко дернул меня за плащ, я оттолкнула его и кинулась опять к двери, но, не удержавшись на ногах, упала. Он тут же резво уселся на меня сверху и его руки сомкнулись на горле. Никакие приемы самообороны сейчас бы мне не помогли. Я со всей мочи вцепилась в его запястья, тщетно пытаясь оторвать их от себя. Истошно верещал Юлиными позывными сотовый в сумке, но какой от него сейчас прок? Зонтик вообще куда-то укатился.
– Думаешь, вычислила меня? – тихо и натужно прохрипел Игорь сквозь зубы, а я в отчаянии принялась бить коленкой по его спине.
Последовал удар по голове, и черная тьма закрыла все…