Итак, об истинных друзьях. Сведения о них рассыпаны по разным источникам, хотелось бы собрать эти сведения воедино и поговорить о каждом из друзей достаточно обстоятельно.

Начну не по хронологии, то есть не с друзей тарханского и московского детства, а с первого друга, обретённого в Петербурге, – Алексея Столыпина-Монго. В последние годы жизни поэта он несомненно был ближайшим его другом.

Алексей Аркадьевич Столыпин сын сенатора Аркадия Алексеевича Столыпина, родного брата бабушки Лермонтова, то есть официально – двоюродный дядя, хотя и на два года младше племянника. (Всех своих родственников, близких ему по возрасту, Лермонтов называл "кузенами" и "кузинами".)

Алексей Аркадьевич Столыпин (Монго).

Акварель В.Гау. Конец 1840-х годов

Прозвище «Монго» (на французский лад), по воспоминаниям соученика Лермонтова и Столыпина по юнкерской Школе Александра Меринского, придумал Мишель, взяв его "из какого-то французского романа". Впоследствии исследователи уточнили: не из французского романа, а из документальных очерков знаменитого шотландского путешественника Мунго Парка (или Манго Парка: Mungo Park, 1771–1806).

Интересно, что о Мунго Парке упоминает американский писатель Герман Мелвилл в популярном ныне романе, написанном в 1851 году, – "Моби Дик, или Белый кит". Мелвилл – почти ровесник Лермонтова, годы его жизни: 1819–1891. (Странно, у него, как и у Лермонтова, – зеркальное отражение двух последних цифр года рождения и года смерти. Может быть, в таких случаях в дате рождения зашифрована дата кончины?.. Так же у Рериха: 1874–1947.)

Факт знакомства читателей и в Америке, и в России с английской книгой лишний раз подтверждает взаимосвязь разных стран мира, их взаимообмен культурными ценностями даже и во времена, далёкие от Интернета. Скажу более того: Мелвилл не читал стихов Лермонтова, и Лермонтов не читал "Моби Дика", но давайте сравним их высказывания о жизни:

Лермонтов, стихотворение "И скучно, и грустно..." (1840): "И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, – // Такая пустая и глупая шутка..."

Мелвилл, роман "Моби Дик" (начало 49-й главы): "В этом странном и запутанном деле, которое зовётся жизнью, бывают такие непонятные моменты и обстоятельства, когда вся Вселенная представляется человеку одной большой злой шуткой..."

Перекличку ёмких философских суждений можно заметить и у Лермонтова с Шопенгауэром (1788–1860), причём тоже без влияния одного на другого. Подтверждается наблюдение Лермонтова о гениях, высказанное им в романе "Вадим": "...великие души имеют особенное преимущество понимать друг друга; они читают в сердце подобных себе, как в книге, им давно знакомой; у них есть приметы, им одним известные и тёмные для толпы; одно слово в устах их – иногда целая повесть, целая страсть со всеми ее оттенками". Гении как будто переговариваются через пространство и время поверх наших голов.

Поясню для тех, кто до сих пор не интересовался философией Шопенгауэра: его работы выходили в свет с 1819 года, но известность даже и на родине пришла к нему лишь в 1850-х годах.

У Шопенгауэра есть очень точное высказывание о дуэльном кодексе: «...этот абсурдный кодекс устанавливает особое судилище, пред которое каждый может потребовать другого; необходимый повод всегда легко создать [...]. Естественно, что такой суд становится засадой, пользуясь которой гнуснейший человек, если только он принадлежит к известному классу, может грозить благороднейшим и лучшим людям, ненавистным ему именно за их достоинства, даже убивать их". (Артур Шопенгауэр. Афоризмы житейской мудрости. – М., "Интербук", 1990, с 69–70.)

Цитируя Шопенгауэра, я невольно вспомнила об отклике Павла Христофоровича Граббе, командующего войсками Кавказской линии, на гибель Лермонтова: "Несчастная судьба нас, русских. Только явится между нами человек с талантом – десять пошляков преследуют его до смерти". (Все цитаты из писем привожу здесь по изданию: М.Ю.Лермонтов. Полное собр. соч. в 10 т. Том 7. Письма. – М., "Воскресенье", 2002.)

Судя по высказыванию Шопенгауэра, это грустное наблюдение можно отнести отнюдь не только к русским.

Вернёмся к Алексею Аркадьевичу Столыпину. Думается, прозвище Монго стало почти неотъемлемой частью его фамилии только в наше время: семейство Столыпиных весьма обширное, многие из них играли немаловажную роль в истории страны, и прозвище помогает сразу определить, о ком идет речь.

Сблизились юные родственники вскоре после переезда Лермонтова с бабушкой из Москвы в Петербург (в конце лета 1832 г.) и стали друзьями на всю жизнь. Лермонтов не раз рисовал Алексея: это и акварели, и рисунки карандашом и пером. Рисовал всегда с любовью – если и шутливо, то по-доброму, отнюдь не сатирически. Наиболее известны два акварельных портрета 1841-го года: Столыпин-Монго в наряде курда и более строгий – в сюртуке, с шарфом (в моей книге "Александра и Михаил. Последняя любовь Лермонтова" оба эти портрета есть – на с. 111 и 293).

Алексей Аркадьевич Столыпин (Монго)

в головном уборе курда.

Акварель М.Ю.Лермонтова. 1841

Приведу отзыв о Столыпине-Монго из воспоминаний дальнего родственника Лермонтова Михаила Логинова: "Это был совершеннейший красавец […]. Изумительная по красоте внешняя оболочка была достойна его души и сердца. Назвать Монго-Столыпина – значило для людей нашего времени то же, что выразить понятие о воплощённой чести, образце благородства, безграничной доброте, великодушии и беззаветной готовности на услугу словом и делом. […] Вымолвить о нем худое слово не могло бы никому прийти в голову и принято было бы за нечто чудовищное». (Все цитаты из сборника "М.Ю.Лермонтов в воспоминаниях современников", составленному М.И.Гиллельсоном и В.А.Мануйловым, привожу по изданию: М., "Художественная литература", 1972.)

Елизавета Алексеевна, бабушка Лермонтова, любила Алексея, ценила его дружбу с внуком. Она считала Алёшу сдержанным, разумным и не раз просила его быть рядом с Мишенькой, который слишком горяч, не всегда благоразумен.

Алексей поступил в юнкерскую Школу в 1833 году, на год позже Лермонтова; соответственно и закончил учёбу на год позже – в 1835-м. Был зачислен, как и Лермонтов, в Лейб-гвардии Гусарский полк, стоявший в Царском Селе. Вместе они и служили, и развлекались (о развлечениях – поэма Лермонтова «Монго» 1836 года).

В 1837 году Столыпин вслед за Лермонтовым поехал «охотником» (т.е. вызвался сам) на Кавказ, переведясь в тот же полк, в который был зачислен Лермонтов, – Нижегородский Драгунский. Полк стоял под Тифлисом, неподалёку от имения князя Чавчавадзе «Цинандали»; все офицеры полка не раз бывали в гостях у князя.

Вскоре после отъезда Лермонтова – перевода его в Лейб-гвардии Гродненский Гусарский полк, под Новгород Великий, – Столыпин вернулся в Царское Село, где в 1838–1839 годах оба они продолжили службу в Лейб-гвардии Гусарском полку. Жили на квартире вместе (как позже и в Пятигорске). Их дом стал местом постоянных сборов офицеров полка, что раздражало командира Гвардейского корпуса великого князя Михаила Павловича, грозившего «разорить это гнездо»: офицеры полка были по-товарищески сплочёнными, способными противостоять всяческой несправедливости.

В 1839 году Столыпин вышел в отставку. Вновь вступил в военную службу после дуэли Лермонтова с Барантом: Алексей был на этой дуэли секундантом Лермонтова, вместо наказания получил ворчливый совет Николая I в столь молодые годы продолжать службу – и вернулся в Нижегородский Драгунский полк, то есть вновь отправился вслед за Лермонтовым на Кавказ.

В период второй ссылки Лермонтов служил в пехотном Тенгинском полку, располагавшемся на Северном Кавказе. Здесь действовал отряд генерала А.В.Галафеева, и Алексей добился причисления к этому отряду, с тем чтобы опять быть рядом с другом. Как и Лермонтов, он участвовал и в кровопролитном июльском сражении 1840 года, описанном в стихотворении «Валерик», и в осенних боях. Всех отличившихся в этих сражениях наградили прежде всего отпуском, и Столыпин получил его практически одновременно с Лермонтовым: «отпускной билет на два месяца» выдан Лермонтову 14 января; 5-го или 6-го февраля он прибыл в Петербург, – примерно так же и Столыпин. В середине апреля оба выехали обратно на Кавказ – Столыпин чуть раньше, и Лермонтов нагнал его в Туле.

Алексей Аркадьевич был секундантом Лермонтова и на второй его дуэли, с Мартыновым. Но он, как и Сергей Трубецкой, не успел к месту дуэли: секундант Мартынова Васильчиков провел всё по своему замыслу очень быстро, торопя секунданта Лермонтова Михаила Глебова и дуэлянтов под предлогом близкой грозы. (Позднее все они в своих показаниях были далеки от правды: убитого не вернёшь, а наказать их могли по-разному, в зависимости от степени вины.)

Алексей Аркадьевич всячески старался предотвратить дуэль с Мартыновым. После гибели Лермонтова заказал художнику Р.Шведе посмертный портрет друга. И проявил настойчивость в уговорах священника, чтобы над погибшим был совершён обряд отпевания.

Судя по поведению священников, им кто-то – видимо, с подачи организатора дуэли, Александра Васильчикова, – очень хорошо объяснил, что к похоронам Лермонтова не надо относиться так же, как было с похоронами Пушкина: отпевание исключено. Самая большая подлость состоит в том, что не Лермонтов вызвал "противника" на поединок, более того – он вообще не стрелял и даже не собирался стрелять (как и на первой своей дуэли, с Барантом), то есть вёл себя как истинный христианин, – так за какие же грехи отказ от отпевания? Алексей всё-таки добился отпевания, хотя не в церкви, а "на дому".

Вскоре после этой трагедии Столыпин вышел в отставку. В 1843 году, находясь во Франции, опубликовал в парижской газете (в нескольких ее номерах) свой перевод на французский язык романа «Герой нашего времени».

Когда началась Крымская война 1853–1855 годов, Алексей Столыпин – как и еще один верный друг Лермонтова, Андрей Карамзин, – добровольцем ушел воевать, хотя возраст уже позволял им не делать этого. Оба участвовали в обороне Севастополя. Карамзин там погиб, Столыпина Бог спас.

Скончался Алексей Аркадьевич в 1858 году, 42-х лет от роду, от чахотки (лёгочного туберкулёза), которая сотнями косила в те времена обитателей Петербурга, города на болоте.

Скажу несколько слов о родословной Столыпина-Монго. Он внук Алексея Емельяновича Столыпина (прадеда Лермонтова), сын сенатора Аркадия Алексеевича Столыпина (родного брата бабушки Лермонтова). Сенатор был другом Рылеева и Сперанского; декабристы намеревались включить его (как и другого брата бабушки, Дмитрия Алексеевича, владельца Середникова) в состав революционного правительства, ценя его ум, благородство, организаторские способности. Мать Столыпина-Монго, Вера Николаевна, была дочерью адмирала Николая Семёновича Мордвинова, председателя одного из департаментов Государственного Совета. Входя в состав Верховного Уголовного суда, в ходе процесса над декабристами он выступал за отмену смертной казни пятерым и за смягчение участи остальных.

Напомню читателям и о другом близком родственнике Лермонтова из рода Столыпиных – Петре Аркадьевиче (1862–1911). Это широко известный государственный деятель, реформатор, председатель Совета министров в начале ХХ века. Пётр Аркадьевич приходился Лермонтову троюродным братом (т.е. у них «общие» прадед, Алексей Емельянович Столыпин, и прабабушка, Мария Афанасьевна, урождённая Мещеринова). Пётр Аркадьевич – внук родного брата бабушки Лермонтова, Дмитрия Алексеевича Столыпина, владельца подмосковного имения "Середниково". Отца Петра Аркадьевича Лермонтов хорошо знал, более всего именно по Середникову, где вместе с бабушкой стал проводить летние месяцы с 1829 года, когда Аркадию было восемь лет.

Продолжение книги здесь: http://nerlin.ru/publ....-0-5798

Начало книги здесь: http://nerlin.ru/publ....-0-5791