Долгожданная встреча
Кофе Лена варила по-старинке, на огне, без какой-либо чудо-техники. С годами перешла с чёрного кофе по утрам на эспрессо собственного приготовления, перед варкой добавляя в воду сливки. Процесс был довольно долгим, но, освоенный до автоматизма, не мешал слушать музыку.
Поставив чашку с готовым кофе на широкий подоконник, она устроилась в кресле у окна, слушая последнюю, любимую часть семнадцатой сонаты Бетховена и невольно представляя себе картинки природы, которыми эта музыка была навеяна композитору…
Соната кончилась. Лена выключила магнитофон, постояла над ним, выходя из задумчивости, и в который раз залюбовалась видом из своего «сельского» окна. Прозрачная вода бассейна насквозь просвечена утренним солнышком; липы уже отцвели, но всё равно прекрасны – своей густой, умытой ночным дождем листвой; тишина неправдоподобная…
Конечно, было бы лучше, если бы здесь бегали ребятишки, собирался на работу муж. Увы!.. Вроде бы давно пора создать семью им с Михаилом: они вернулись из экспедиции на Индру влюблёнными, ждали возможности обвенчаться, «как люди», на Земле. Но тут на них накинулись журналисты, учёные, чиновники: всех интересовали сведения об Индре и Оранжевой планете. Начались отчёты, справки по отчётам, сомнения скептиков, опровержения оппонентов... Времени на «личную жизнь» не оставалось. Когда же научные страсти поутихли, у Михаила вроде бы поутихло и желание идти под венец: он предпочитал теперь выяснять былые отношения Лены с Вадимом и Хайдаром. А поскольку никаких «отношений» не было, то началось ее ответное раздражение. Так и дотянули до того, что оба оказались в новых сверхдальних экспедициях, уже не совместных. Вот и сейчас он – на другой планете...
Лена не сразу заметила за размышлениями, как резко потемнело: всё небо заволокли тучи. Вскоре вслед за этим начался ураганный ветер, так что пришлось бегать от окна к окну, захлопывая и плотно закрывая их. В добавление ко всей этой вакханалии вдруг раздался невообразимый грохот. Стёкла окон дрогнули, с полок посыпались книги и безделушки. Что это?.. За окном уже бушевал ливень – будто низвергается с неба водопад, шквальным ветром относимый вбок. Этот боковой напор был так силён, что страшно было за дома, не только за оказавшихся под открытым небом людей... Наконец боковой напор ветра ослабел; равномерно ниспадая, шумел прямой и сильный дождь.
Лена не решалась выйти из дому: ждала, когда кончится ливень. Только в девятом часу стало светлеть, дождик шел уже слабый, ласковый. И вот остался лишь серенький туман между деревьями, да отдельные капли стучали по листве. Деревья, стойко выдержавшие бурю, выглядели теперь счастливыми, упоённо вдыхали озон и влагу. Оторваться невозможно было от этой картины – умытой и вновь сияющей в солнечных лучах природы.
В чистом голубом небе плыли белые облачка – как детские кораблики, сделанные из невесомой шёлковой ваты. Внутри одного из них что-то посверкивало крохотным бриллиантиком. Лена вгляделась. От бриллиантика шли во все стороны короткие густые лучики; сначала они были белые, потом стали разноцветными и радужно переливались. Как будто сказочные реснички вокруг бриллиантика-глаза. Реснички стали удлиняться, почти достигли ее лица – теперь уже не густые, но по-прежнему сверкающие всеми цветами радуги. «Какая красота!.. Да ведь это, наверное, тахион! Как я сразу не догадалась?»
– Сона, не ты ли это? – осторожным шёпотом спросила Лена.
Длинные радужные лучи коснулись ее лица и вновь укоротились; потом опять удлинились – коснулись лица – ушли... Она стояла у распахнутого окна, воспринимая эту ласковую пульсацию и лицом, и глазами: красота лучиков не уступала их нежности.
– Неужели просто атмосферный эффект после грозы? – спросила наконец упавшим голосом.
– Нет, не просто эффект. – Розовый смех. – Это я. – И опять розовый смех (действительно розовый, потому что одновременно со смехом освещалось розовым светом пространство вокруг бриллиантика).
Лена села в кресло у окна: подкосились ноги.
– Вот это и называется: счастье, – сказала она.
– А если ты узнаешь, что я здесь не одна, еще и Ян, – тогда как это называется? Кстати, с нами еще и твой «заочный друг» Тим. Он вспоминал о тебе в дороге.
– Тим? Значит, я его наконец увижу! Он несколько раз отвечал на мои вопросы, когда вас с Яном не было на Оранжевой. А еще до этого его голос однажды прозвучал для меня на Индре. Позже я узнала этот голос, но увидеть Тима так и не довелось. Пять лет назад, когда вы прилетали сюда большой группой, ты говорила, что и он с вами, но я опять его не увидела… И они оба так же, как ты, – бриллиантиками в небе?
– Пока так. А тебе хочется видеть нас воплощёнными?
– Конечно! Я до сих пор помню, как Ян шёл к нашему кораблю по оранжевому лугу. Бог! Красавец! Видеть его – всегда счастье.
– Не увлекайся, это опасно. Он ничего не может тебе дать, кроме душевного расположения.
– Со-она! Зачем ты меня обижаешь? Мне больше ничего и не надо.
– Да? Обычно вы, люди, хотите большего.
– Я сама вечно страдаю из-за того, что от меня хотят «чего-то большего». И потом, я же знаю, что вы с Яном любите друг друга.
–Кто тебе это сказал?
– Никто. Я сама увидела. Это светится в ваших глазах, обращённых друг на друга.
– Спасибо. Так убедительно мне еще никто не объяснял.
– Вы надолго к нам?
– Это будет зависеть от того, как скоро выполним свою миссию.
Задавать Соне уточняющие вопросы о миссии было бессмысленно: всё равно не ответит. И Лена сказала только:
– Миссию важную, конечно, раз вы впервые за пять лет прилетели... Сона, а если ты говоришь из облачка, на таком расстоянии, – значит, слышу тебя не только я?
– Только ты.
Тем не менее бриллиантик мгновенно переместился на ветку липы под окном и пульсировал теперь оттуда короткими радужными лучиками.
– Вы с Яном поженились?
– Нет... Времени нет на семейную жизнь. А вы с Михаилом?
– И мы нет. Некогда.
Рассмеялись. Но Лена быстро оборвала свой смех – так резко, грубо звучал он на фоне нежно-розового смеха Соны.
– А что за грохот был перед твоим появлением? Это как-то связано с вами?
– Наоборот: мы прекратили грохот. На ваш дачный поселок мог обрушиться каменный мост.
– Да-а?.. И что сделали вы?
– Да так, пустяки; не стоит тратить время на объяснения.
– А на что-то более важное у тебя еще есть время?
– На более важное для тебя – конечно.
– …Нет, об этом не сейчас… Один только вопрос: ты не знаешь, кто частенько разговаривает со мною перед сном или после сна, в полудрёме? Вас я узнаю по голосам, а когда голоса незнакомые?
– Аксионы, наверное.
– Микроскопические светлые сущности?
– Да. Они обитают везде, куда проникает солнечный свет и где чистый, незастоявшийся воздух. Это ваши физики так их назвали: аксионы, – не всегда даже понимая, о чём, о ком говорят.
– Я давно с ними знакома. Не знала только, как они называются.
– Они очень весёлые. Любят помогать людям, но любят и подшучивать над ними.
– Верно! Один раз даже пообещали снять с меня туфли – и сняли.
– Каким образом?
– Устроили дождь при ясном небе. Я так катастрофически промокла в летних босоножках, что пришлось снять.
– Это уж какая-то злая проказа. Больше похоже на бесенят.
– Не-ет! Мы поспорили. Всё окэй!
– Ну-ну... А у меня тоже есть вопрос к тебе: зачем люди сочиняют музыку, которая хуже тишины?
– «На риторические вопросы не отвечаю» – говаривала моя мама.
Бриллиантик щедро, широко осветил пространство вокруг розовым смехом.
– Ну, до встречи, золотко. Вызывай, если понадобимся: мы теперь близко.
– Ладно. Удачи вам!
На большом расстоянии их беседа велась беззвучно, а на близком они перешли на звучащую речь, поскольку обе, как и Тим, ценили интонационную выразительность каждой фразы.
Когда бриллиантик улетел, Лена еще раз обдумала вопрос, который пока не решилась задать. Однажды поздней ночью она услышала такую тираду: «Вам меня никогда не победить. Я буду бороться с вами даже на том свете. И вернувшись на Землю в новом воплощении, опять будут бороться»... Лена знала, что поздней ночью, сквозь глубокий сон, она иногда слышит даже то, что не имеет к ней прямого отношения. Душа ее, видимо, принимает информацию из Космоса, как принимает звуки эфира человек, настраивающий приёмник: то одно, то другое. Но никогда такая информация не оказывалась в конечном счёте пустяком, не стоящим внимания; иногда смысл открывался через несколько недель или даже месяцев и делал абсолютно ясным происходящее теперь, сейчас. А вот эти несколько фраз до сих пор оставались загадкой: кто их сказал, кому, по какому поводу?
Чуть позже она услышала и такие слова: «Россия ему не нравится! А ты спросил, нравишься ли ты России?» Эти два саркастических возгласа были произнесены так выразительно, что она и сквозь сон рассмеялась. Но к кому это относилось? Ясно, что не к ней, для которой Россия и она сама – одно и то же, плохо это или хорошо...
|