№10/1, 2010 - 29 сентября 2009 года на 77-м году жизни скончался Юрий Влодов, русский поэт


             
            Фото работы Сергея Мацко, 1978 г.

Листва в Иудее опала…
Бездомье пришло и опала –
Вся крыша судьбы протекла…

Он молвил: «Послушай, Иуда! –
Теперь мне действительно худо, –
Рискни, приюти до тепла…

Мне худо, ты слышишь, Иуда?
Что далее – голод, простуда,
И может быть, даже – арест!..»

Иуда взмолился: «Учитель!
Ты – мученик наш и мучитель!
Спасенье для гения – крест!..»

Без лишних упреков и прений
Ушел успокоенный гений,
Убрел от людского тепла…

А зимней природы опала
Дождями и снегом опала…
Вся крыша Земли протекла!..


Юрий Влодов

Это был самый последний сентябрь в его жизни. Он так боялся этих сентябрей. Именно после этого месяца начиналась холодная и промозглая осень, а за ней и морозная зима. И надо было опять готовиться к выживанию. Напрягать все свои жизненные силы, чтобы пережить эти тяжелые дни. Голодать, холодать, унижаться перед своими учениками, перед графоманами, которые жили тепло и сытно в своих уютных квартирах и втайне подсмеивались над ним, над гением, над его бытовыми мучениями. Хоть он и писал гениальные стихи, и все вокруг это признавали и преклонялась в этом плане перед ним, быт свой он устроить совсем не умел. Жил, как придется, наперекосяк. Вот тут уж можно было повыхаживаться над ним, поунижать его за ночлег, за тарелку пустого супа, помучить чтением своих бездарных стихов. Потом он писал об этом:

Вечная тема моя:
Зеркало, ворон, змея.

Стало быть, в этом я спец –
(Зеркало. Ворон. Слепец.).

Мерзну под лестницей я…
(Зеркало…Ворон…Змея…)

Хрупаю постный супец.
(Зеркало. Ворон. Слепец.).

Сыто глумятся друзья,
(Зеркало, ворон, змея).

Дарит монетку скупец!
(Зеркало! Ворон! Слепец!).

Спит Магдалина моя…
Зеркало…Ворон…Змея…

Юрий Влодов


Он так хотел, чтобы это всё закончилось. И закончилось именно в сентябре, перед наступлением осени-зимы, перед своими мучениями. Поэтому и день выбрал для ухода почти последний, сентябрьский, 29 числа. И в этот раз у него это получилось.



От автора

В середине сентября я решилась положить в больницу моего мужа Юрия Влодова. В первый, и, как оказалось, в последний раз в его жизни. При мне он никогда в больницах не лежал, а прожили мы с ним 27,5 лет. Поэтому так нелегко мне было это делать. А сам бы он ни за что туда не лег. Но дальше ему уже было невозможно находиться дома, так как реально надо было его обследовать, выяснить, что там с ним такое. 26 января с ним случилось что-то вроде легкого удара: слегка отнялась речь и онемела правая рука. Но ложиться в больницу он отказался. И действительно, вскоре речь восстановилась, да и рука прошла. Но месяца через три он стал частенько терять сознание и падать, где придется. Но в больницу он и теперь ехать побоялся. Так прошло все лето. И вот теперь, в сентябре, 15-го числа, я должна была примерно на месяц лечь с нашей четырехлетней внучкой Ритой в неврологическую больницу. Но с кем было оставить Влодова? И вот тогда-то я и решилась скрепя сердце отправить его в больницу, другого выхода у нас просто не было.

С этого дня я стала вести обо всем происходящем небольшие записи в своих тетрадях. Так как Влодов впервые оказался в больнице, мне хотелось осветить этот факт для истории. Я ведь не думала тогда, что он умрет. Тетрадь с этими записями год пролежала на его полке в шкафу, очень тяжело было их перечитывать и вводить в компьютер. Но, в связи с годовщиной его смерти, я решила эту тетрадь достать. И кое-что опубликовать.
Предлагаю вашему вниманию эти записки, которые я назвала «Последний сентябрь».


Людмила Осокина

ПОСЛЕДНИЙ СЕНТЯБРЬ
Как умер поэт Юрий Влодов

(Публикуется с небольшими сокращениями)

13 сент. 2009 г.

Отправка Влодова в больницу

Я, конечно, понимала, что это довольно тягомотная процедура, но не предполагала, что настолько. Оказалось, за эти годы много чего изменилось, и положить человека в больницу стало не так-то просто.
Я приготовила паспорт, медицинский полис Влодова и позвонила в скорую. Объяснила, что у него температура 39, 4 на фоне предполагаемого инсульта и преклонного возраста.
Машина приехала минут через 15, благо, было воскресенье, и дороги почти все были свободными.
Вошли двое: женщина лет 35 и молодой человек в очках. Более-менее культурная бригада... Сразу же стали спрашивать, что случилось. Еще раз объяснила про высокую температуру, инсульт и преклонный возраст. Они стали спрашивать у Влодова, что у него болит. Он ответил, что всё... Они стали его осматривать. Я сказала, что его надо бы госпитализировать. Врач спросила, а с каким, собственно, диагнозом? Я ответила, что подозрение на инсульт, а также высокая температура. Разве этого недостаточно? Но им нужно было что-то более существеннное...
К слову сказать, врачи и больницы с тех пор как полтора года назад мы потеряли нашу дочь, стали вызывать у меня панический ужас! Так что мне было нелегко его в больницу отправить.

В принципе, он и сам бы мог лечь в больницу, если бы захотел, он был в сознании и мог набрать номер телефона. Но он никогда в жизни не лежал в больнице, и врачей боялся страшно. Единственный врач, к которому он когда-либо обращался, был стоматолог. Это когда еще были зубы, а когда они кончились, то и стоматологи стали без надобности. Вот такая была ситуация со всем этим делом.
Но все-таки эти врачи согласились его госпитализировать, потому что было видно невооруженным глазом, что он очень плох. Они послали меня искать четверых мужчин, чтобы отнести его в машину на носилках.

Я спустилась вниз, нашла там какого-то, проходящего мимо парня, также попросила помочь мне нашего охранника и водителя скорой. Мы поднялись в квартиру.
Когда мы вошли, Влодов лежал наполовину раздетый и из верхней части левой руки торчал большой комок. Рука была как бы изломана. «Что это?» – с изумлением спросила я. «Это перелом, – ответила врач. – Вы когда его в последний раз осматривали, раздевали?» «Ну, неделю назад, примерно, когда его купала». «И вы что, не знали, что у него здесь творится?» «Нет, конечно, откуда мне знать, этого у него раньше не было!». Я действительно не знала. Сколько, интересно, дней он лежал вот так, с открытым переломом? Ужас!

«Всё ясно, – сказала врач, – оформляем его с переломом».
Влодова положили на носилки и понесли вниз. Занесли в машину и стали прямо в ней накладывать шину на перелом. Меня попросили подождать снаружи. Минут через 10, наконец, все закончили, пригласили меня в машину и мы поехали.
Я спросила, куда его везут? Мне ответили, что в 64-ю, на Вавилова, это в районе метро «Ленинский проспект». Не так уж и близко, но не так уж и далеко. Прямо под боком у Тони. Позвоню ей потом, она сможет навещать его при случае. Я-то уже буду в то время с ребенком в другой больнице и ходить к нему вряд ли смогу.
В больницу приехали где-то в 20.30, долго ехали по территории куда-то вглубь, в травматологию. Привезли, положили на носилки, стали оформлять поступление. Потом врачи скорой уехали, передав Влодова врачам приемного отделения.
Через некоторое время его завезли в один из кабинетов, где была раковина с водой. Здесь меня подвергли первому допросу. Что с ним произошло, откуда у него перелом? Я рассказала про предполагаемый инсульт и его многочисленные падения.
В скором времени из кабинета его снова вывезли в коридор и поставили носилки прямо у входной двери, которая все время открывалась-закрывалась, привозили новых больных, ходили туда-сюда врачи и санитары скорых. У дверей было холодно, а то, что у больного была высокая температура, и, возможно, пневмония, - никого не волновало.
Влодов все время ерзал на носилках, подбираясь к краю, и если бы меня не было рядом, он бы уже не раз бы упал. А врачи оставляли его одного и надолго. Тут он к тому же запросил пить. Но к кому бы я не обращалась, пить ему никто давать не хотел, говоря, что здесь у них никакой воды нету, разве что в кабинете из под крана. Я просила какой-нибудь стакан или кружку, чтобы напоить его хотя бы из-под крана, но кружку ему тоже давать не захотели, говоря, что у них и кружек тоже нет. А как же они сами тогда пьют, интересно?

Я уже начала сомневаться, правильно ли я поступила, привезя его в больницу. Прошло уже вон сколько времени, а они еще даже толком и не начинали его оформлять! Человек с высокой температурой, с переломом, лежит на этих чертовых носилках, умирает от жажды, а им все равно! Как же не догадалась взять хотя бы бутылку с водой, вот что теперь делать?
Через некоторое время к нашим носилкам подошел какой-то уродец-лилипут с чемоданчиком в руке, открыл его и достал инструменты для взятия крови.
«Вы, что, прям здесь ее будете брать?» – ужаснулась я.
«Прям здесь», – невозмутимо ответил уродец. Он уколол Влодову палец, набрал в пробирку его кровь. После этого также незаметно исчез, как и появился.
Затем Влодова опять повезли в первый кабинет. Пришел другой врач и начал по новой задавать мне те же самые вопросы. Влодов все время просил пить, но никто на его просьбы по-прежнему не реагировал. В какой-то момент, когда в кабинете никого не было, я напоила его из своих рук прямо из-под крана и попила сама.
Затем Влодова опять повезли в первый кабинет. Пришел другой врач и начал по новой задавать мне те же самые вопросы. Влодов все время просил пить, но никто на его просьбы по-прежнему не реагировал. В какой-то момент, когда в кабинете никого не было, я напоила его из своих рук прямо из-под крана и попила сама.
Затем его снова вывезли в коридор дожидаться очереди на рентген. Мы опять отстояли минут 20 у входной двери под сквозняками. Наконец, кабинет освободился, и я завезла его вовнутрь. Ему сделали снимки сломанной руки, живота и головы. Снова в первый кабинет. Снимки уже были готовы, и врачи начали их просматривать тут же, на экране. Подтвердились открытый перелом левого плеча и левосторонняя пневмония. Пришел анализ крови, оказался очень низкий гемоглобин, 89 единиц. Прощупали ему живот. Сделали кардиограмму. Обнаружили проблему с сердцем, чуть ли не инфаркт. Всё время спрашивали, а не пьет ли он? Отвечала, что сейчас нет, но раньше пил очень сильно. В перерывах я поила его из-под крана водой, набирая воду в ладони. Знала бы я, во что я тут попаду, взяла бы хотя бы бутылку с водой.
Время неумолимо близилось к 11 ночи. На улице давно стемнело. Интересно, когда это все закончится, и как мне потом отсюда выбираться? Путь-то неблизкий, на Юго-Западную, да и место не очень приятное, чтобы ходить здесь по ночам.
Теперь они повезли его в ближайший кабинет накладывать гипс на руку. Меня попросили подождать за дверью. Я спросила, долго ли еще это продлится, и нужна ли я еще здесь? Мне сказали, что нужна. Стала ждать. Минут через 10 гипс наложили и вывезли его в первый кабинет.
Опять стали рассматривать снимки головы, но видно своих знаний по этому вопросу не хватало, решили позвать откуда-то нейрохирурга. Откуда-то из другого корпуса. Я спросила, когда же он может прийти? Мне ответили, что, может, через полчаса. Было уже полдвенадцатого. Я сказала, что больше я тут оставаться не могу, мне надо ехать, у меня дома ребенок с няней, и няне уже нужно уходить. Они спросили, неужели мне неинтересно узнать, что у него с головой? Я ответила, что интересно, конечно же, но с таким же успехом я могу узнать об этом и завтра утром, он с такой головой живет уже несколько месяцев, и ничего. Пока еще не умер и даже в сознании. Вряд ли за ночь с ним что-либо случится. Если конечно, врачи не постараются. Они нехотя меня отпустили.

Я осторожно пошла по дорожке прямо, предположительно в ту сторону, где должен был находиться выход. Мимо меня то и дело проезжали машины скорой помощи. Наконец, дошла до выхода, вышла на улицу. По этой улице, по Вавилова, которая шла параллельно Ленинскому проспекту, шли трамвайные пути. Перешла на другую сторону, на трамвайную остановку. Отсюда ходили трамваи до метро «Университет», 39 и 14. Стала ждать, но никаких трамваев не было. Прошло почти полчаса... Остановилась какая-то машина. Водитель был какой-то подозрительный, не очень хотелось к нему садиться. Я решила, что если возьмет не больше 500 рублей, то поеду, нет, буду ждать трамвая. Спросила, сколько возьмет до Очакова? Сказал, что 300 рублей. Что-то подозрительно мало. Но… как-то надо до дома, в конце концов добираться. Села, поехали.
Самое главное в таких поездках следить за дорогой. Чтобы никуда не завез, мало ли что. Время-то позднее, а дома ребенок ждет. Мне нельзя рисковать.
Дорогу я приблизительно знала. Сейчас надо немного проехать вперед до ул. Дм.Ульянова, а затем свернуть по ней направо, и выехать на Ленинский проспект. А потом можно все время прямо ехать до Дома Туриста, потом снова направо в сторону «Юго-Западной свернуть, ну и там уже родные края и до Очакова – рукой подать.
Водитель проехал немного вперед, свернул вроде как в означенном месте на Ленинский, потом зачем-то развернулся и поехал с проспекта назад. Мне объяснил, что ему удобнее ехать почему-то по параллельной улице. А эта параллельная улица все дальше уходила в сторону от нужного мне маршрута, от Ленинского проспекта. Что-то мне это все не очень нравилось. Улицы шли все темнее и темнее, и я все больше теряла ориентацию. Пошли какие-то Воронцовские пруды, это кажется в районе Новых Черемушек, ну и зачем мне какие-то Черемушки, какое они отношение имеют к Очакову? Я сказала водителю, что мне не нравится, как мы едем и не пора ли повернуть в сторону Ленинского? Водитель почему-то перепугался этого моего вопроса и стал меня успокаивать, что не надо его бояться, что он строитель, а не кто-нибудь еще.
Ну да, строитель…Так я и поверила. Строители спят сейчас, а не ездят по темным переулкам.
Он же тут резко свернул направо и почти сразу выехал на широкий проспект. Я спросила, что это за проспект. Он сказал, что Ленинский. Надо же… А куда это мы по нему едем? Он сказал, что в сторону центра. А зачем? Мне нужно в противоположную сторону, на Юго-Западную. Черте что прям! Наконец, он развернул машину, и мы поехали в нужном направлении. Очень быстро доехали до Дома туриста. Я так и не поняла, зачем было ездить по этим параллельным переулкам. Мы бы уж давно доехали, если бы сразу поехали по Ленинскому проспекту. Может, он чего хотел сделать, а потом побоялся?
Наконец, он подвез меня к дому. Взял почему-то не 300, а 250 рублей. Поднялась в квартиру. Был уже час ночи. Ребенок давно спал. Отдала няне деньги. Она ушла домой. Я разделась, легла в постель. На душе было неспокойно. В первый раз за много-много лет я находилась в квартире одна, без Влодова.
Было такое чувство, что я оправила его не в больницу, а на тот свет.

14 сент.

Первый день Влодова в больнице

На следующий день, 14 сентября, я отправилась проведывать Влодова в больницу.
Войдя на территорию, я прошла в справочную узнать, где он сейчас находится, куда его положили. Мне ответили, что пациент Влодов лежит сейчас в 11-м корпусе, в травматологии, в 13-м отделении. Это 3-й этаж, 310 палата. Состояние у него удовлетворительное, температуры нет. Меня это удивило: куда ж она делась? Еще вчера была 38. На снимках обнаружили пневмонию, а температуры нет. Не мог же он за одну ночь чудесным образом исцелиться? Значит, сведения неверные, это как минимум.
Стала искать 11-й корпус. Это оказался тот же самый корпус, куда его вчера ночью привезли. Значит, из приемного отделения, его просто-напросто подняли наверх.
Вход в само отделение был в другом месте, не с торца, куда подъезжала скорая, а с фасада. Двери с фасада были раскрыты, но я не знала, действительно ли это вход в травматологию или может быть, куда-нибудь еще. Потому что сбоку от этого корпуса стоял небольшой флигелек и на нем был указатель «Ритуальный зал». Стрелка указателя указывала на раскрытые двери 11-го корпуса.
Я спросила у стоящих около двери мужиков, где здесь вход в травматологию. Они показали на раскрытые двери. Значит, все-таки, сюда… Я была неприятно поражена этим погребальным указателем. Я ведь шла проведывать Влодова, и то, что мне встретился такой указатель, не предвещало в итоге ничего хорошего. Все эти кладбищенские приметы сбываются. Также и указатель в ритуальный зал, направленный на вход в травматологическое отделение, не предвещал ничего хорошего. С тяжелым сердцем я прошла вовнутрь.
У входа сидел охранник. Я спросила, как мне пройти в 13-е отделение. Он сказал, что нужно подняться на лифте на 3-й этаж, но сначала мне следует купить бахилы на обувь, которые продаются здесь же, в магазине, на 1-м этаже. Я прошла в магазин. Это был обычный киоск, в котором продавались вода, чипсы, шоколадки, какие-то пирожки, йогурты и т.д. Я купила бахилы и поднялась на этаж.
Вид больничного коридора производил удручающее впечатление. Я стала искать 310 палату. Нашла, заглянула туда. Там лежали двое мужчин. Еще две кровати были незанятыми. Но Влодова в палате не было. Я перепугалась. Куда он мог деться? Если его в палате нет, то, может, он уже умер, а в справочную об этом еще не сообщили. Я вышла из палаты и прошла немного вперед, раздумывая, где его теперь искать.
Рядом с этой палатой, в коридоре, точнее, в коридорной выемке, было организовано целое лежбище: здесь стояло шесть кроватей, на которых лежали больные старики. Среди них я и обнаружила Влодова.
Было как раз время обеда. На его тумбочке стояла какая-то больничная бурда, в ней плавали кусочки соленых огурцов. На второе была гречка, политая соусом. Кто-то влил во Влодова пару ложек рассольника, и он бездумно шамкал беззубым ртом, пытаясь прожевать то, что ему положили. Глаза у него были прикрыты.
Я поздоровалась. Он вяло шевельнулся, не открывая глаз. Я положила руку ему на лоб: температура у него была и явно немаленькая. Он лежал под одеялом совсем голым, оставили только носки. Я принесла ему картофельное пюре, домашний бульон, памперсы, воду. А также детский поильник. Налила воду в поильник и стала поить его. Он выпил довольно много. Вряд ли здесь его поили, воды нигде не было видно. На тумбочке стоял стакан с какао. Каким образом они думали, он должен был его выпить, если он не мог двинуть ни рукой, ни ногой? Да и вообще, такая пища была явно не подходящей для тяжелобольного. От принесенного пюре он тоже отказался. Я спустилась вниз, купила йогурты и детское яблочное пюре. Покормила его 2-мя йогуртами. Больше он ничего есть не стал, и отключился, уснув.
Пришла санитарка и стала забирать тарелки с недоеденной едой. Я стала ей говорить, что не мешало бы его покормить йогуртами и пюре, когда он проснется. Он такую пищу, какой его пытались тут накормить, есть не может.
Но женщина сказала, что она только разносчица, никого кормить тут не собирается, и ушла, недовольно гремя тарелками.
Что получается? Приносят пищу тяжелобольному человеку, который сам ее съесть не может, потом также и уносят. С таким же успехом могли и вовсе ее не приносить! Это привело меня в ужас! Ведь человек, который сам не может есть, если никто из родственников за ним не ухаживает, таким образом может элементарно умереть с голоду! Вот что творится в этих больницах, ведь не зря я так не хотела его туда отправлять!
Оставив всю принесенную еду и памперсы на тумбочке, я пошла искать лечащего врача. Ординаторская была неподалеку. Врач как-то странно отреагировал на мое появление. Он сказал, что у моего мужа травма головы, опасная для жизни, это заключение нейрохирурга и сейчас они увозят его в реанимацию. И исчез, так ничего толком и не объяснив. Травма головы меня не удивила, после чуть ли не каждодневных падений было бы странно, если бы ее не было. Странно, что он после был еще жив, да к тому же в сознании.
Я вернулась к Влодову. Если они сейчас увезут его в реанимацию, то куда денут памперсы, йогурты и другие его вещи? Все это может где-нибудь потеряться. Еще не факт, что его потом опять вернут сюда. Памперсы уж точно заберут эти санитарки, которые суетятся у кроватей тех двух стариков. Два старика напротив были обласканы внимательным отношением 2-х санитарок (или сиделок). Кроме того, у одного из них хлопотала, по всей видимости, заботливая супруга. Ну и зачем мне оставлять памперсы этим бабам? Я решила забрать все с собой. Чтобы не потерялось. Принесу ему тогда, когда его выпишут из реанимации. Влодов спал, и я решила удалиться.

15 сент.

На следующий день я пошла ложиться с ребенком в больницу, но нас не взяли. Девочка неожиданно затемпературила. Я сразу же дала ей жаропонижающее, надеясь, что через час температура снизится и нам удастся, все-ж таки, лечь в больницу. Иначе мы можем пропустить свою очередь и потом нас не возьмут. Но нас и так не взяли, потому что еще не пришли справки из СЭС. Сказали, чтобы мы пришли в пятницу. Я обрадовалась, надеясь за эти дни не только успеть подлечить ребенка, но и походить еще в больницу к Влодову. Как я собиралась ходить к нему после того, как лягу с ребенком в больницу, я пока не представляла, но надеялась, изучив больничные порядки, вырываться и оттуда.
В этот день я решила немножко отдохнуть, и не только не ходить к Влодову, но и даже не звонить туда. У меня уже не было сил переносить весь этот негатив. Я решила узнать о его состоянии на следующее утро.

16 сент.

Влодов потерялся

Да, не зря я так боялась туда звонить, в эту больницу! Обязательно получишь какой-нибудь стресс. И хотя я подготовилась к этому, но все равно потрясения избежать ни удалось.
Нет, он не умер, он потерялся! Вот так. Чего-чего, а этого я не ожидала!
Я позвонила утром в 64-ю больницу, прежде чем туда поехать и спросила, где он сейчас находится там, в каком отделении (если его выписали из реанимации, конечно) и как его состояние.
В справочной долго мешкали с ответом, чем меня основательно напугали. Потом сказали, что его уже в их больнице нет, а его перевели в 7-ю клиническую больницу. «А почему перевели?» – упавшим голосом спросила я. «У нас нет возможностей для его дальнейшего лечения, нет таких специалистов», – ответили на том конце провода.
Час от часу не легче! Ну, вот зачем мне новые проблемы? Где мне его сейчас искать и где вообще находится эта 7-я больница?
Я стала искать по справочнику телефон и адрес больницы. Как я и предполагала, она оказалась у черта на рогах: Коломенский проезд! Я посмотрела по карте: ближайшее метро или «Коломенская» или «Каширская», да еще от метро надо ехать неизвестно на чем.
Я расстроилась. Ну вот как мне туда ездить? Ведь целый день придется на это убить! Ужас! И так ребенка не с кем оставлять. На няню денег нет, теперь уже, на свой страх и риск, стала оставлять ребенка одного, сажаю в кроватку и езжу по этим больницам. Тоже стресс неописуемый. Ведь неизвестно, что может с ребенком случиться, пока ездишь! А тут – новые проблемы!
Я стала звонить в эту больницу, но дозвониться никак не могла. Наверное, телефоны поменялись, в справочниках почти все телефоны сейчас неправильные после введение дополнительных кодов. Стала звонить в справочную службу. Кое-как дозвонилась. Дали совершенно другой телефон, по которому, наконец-то, дозвонилась до этой 7-й больницы. И тут меня ждало новое потрясение. Оказывается, в их больницу пациент по имени Влодов не поступал. Ничего себе! Оттуда увезли, туда – не поступал, куда же он тогда делся?
Снова звоню в 64-ю больницу и спрашиваю, куда они дели моего мужа? Но там опять ответили то же самое. Что его вчера из 2-й реанимации увезли в 7-ю клиническую больницу. Больше они ничего не знают. Но, вообще-то, напоследок сказали в справочной, больниц под номером семь много, может, его увезли в какую-нибудь еще.
Я снова открыла телефонный справочники стала лихорадочно искать другие больницы под номером 7. Кроме 7-й туберкулезной и 7-й психиатрической я ничего больше не обнаружила. Но ни там, ни там Влодова не оказалось.
Меня начало трясти. Куда они его дели? Может, он уже умер, а они скрывают? Хотя, с другой стороны, зачем им это скрывать? Чтобы щадить мои чувства? Может, я с горя утоплюсь? Плевать они на это хотели! Для них это привычное дело – сообщать родственникам о смерти их близких. И щадить их они вряд ли привыкли.
Может, он как-нибудь не так умер, из-за какого-нибудь врачебного недосмотра или ошибки, и они пытаются замести следы? Придумать какое-либо правдоподобное объяснение? А с другой стороны, на фига им это все придумывать? Любая причина смерти из уст врачей звучит правдоподобно. Разве будет кто-то оспаривать их заключение? Вряд ли они будут морочиться с какими бы то ни было объяснениями. Мало им забот.
Но, что же все-таки произошло? Ой, Влодов, Влодов, зачем же я тебя отправила в эту больницу? Куда же ты бедный, делся? Лежал бы на своем диване и лежал, и еще бы сто лет пролежал, ничего бы с тобой не случилось. А вот сейчас, где тебя искать?
Я позвонила главврачу 64-й больницы. Трубку сняла какая-то женщина в приемной. Я объяснила ей ситуацию. Она посоветовала позвонить для начала в травматологию и дала туда номер телефона. Я позвонила и объяснила, что мой муж пропал и спросила, куда они все-таки его отправили из отделения. Они сказали, что во 2-ю реанимацию и дали телефон. Я позвонила и туда и вот там мне, наконец, сказали, что его отправили не в 7-ю клиническую, а в 1-ю Градскую.
В1-ю Градскую! А почему же в справочной написано в 7-ю? Откуда они взяли такие сведения? Ну, это что делается, сплошное вранье и беспорядок! И где? – в государственной больнице!

В 1-й Градской ответили, что никакого Влодова к ним не поступало. Как это не поступало? Это сообщение после всего пережитого ввергло меня уже просто в мистический ужас! Может быть, Влодов исчез, как иномирец, и следов не оставил. В голове завертелись строчки его стихов: «Оземлился на мистическом блюде, И века застопорились провисли, Ты шагаешь на облезлом верблюде По барханам человеческой мысли». Но сейчас он уже не оземлился, а наоборот… Он всегда хотел не просто умереть, а как-то так исчезнуть незаметно, куда-то уехать далеко на электричке и там пропасть. Может, умер, а может, исчез где-нибудь в пространстве и времени, неизвестно где. Чтобы никаких могил не было, ничего. Чтобы никто из графоманов пьянствовать на его могилу не ходил. Вот так он хотел закончить свои земные дни. Может, сейчас срок его пришел, и он должен был отбыть. А поскольку он не человек, то даже и тела своего на земле не захотел оставлять. Может у него и тела-то реального не было, так, одна видимость. Его, как иномирца, наверное, забрали высшие силы и не найдешь тут никаких концов теперь.
Я заплакала. Ничего себе прощание! Все как-то не по-людски. Неужели я его больше никогда не увижу? Был человек – и нет человека! А мы с ним, все-таки, двадцать семь с половиной лет прожили вместе, все ж-таки, не чужие! Ну, зачем я связалась с этими больницами? Лежал бы дома и лежал.
Я немного поплакала. Ладно. Пора было действовать дальше. Мистика мистикой, но для начала надо было поискать реальную причину его исчезновения.
Я опять позвонила в реанимацию и сказала, что в 1-Градской его тоже нет. Врач на том конце провода озадачился. «Хорошо, – сказал он, – я попробую по своим каналам выяснить, куда они его отвезли. Позвоните мне через час».
Я позвонила ему в назначенное время. Оказалось, Влодов все ж-таки находится в 1-й Градской, в реанимации травмы, только, оказывается, его записали в справочной под другой фамилией: то ли Владов, то ли Глотов, поэтому его и не смогли найти.
«Вы езжайте к нему, – сказал врач, – потому что по реанимации о его состоянии в справочной вам ответа не дадут и телефона туда не дадут тоже. Надо ехать лично». Я поблагодарила врача за информацию и повесила трубку. Ну вот, прошло ни много, ни мало – полдня, прежде чем я выяснила истину. А какой стресс пришлось перенести! А теперь еще и ехать туда, ужас! Неизвестно вообще, что там с ним и живой ли он.
С другой стороны, я обрадовалась, что он, наконец-то, нашелся и не в какой-то там 7-й больнице, а в 1-й Градской. Меня в первую очередь волновало расположение больницы, чтобы удобно было до нее добираться и чтобы не слишком далеко было. 1-я градская по расположению была даже лучше, чем 64-я. Она находилась около метро «Октябрьская». Да и по статусу была солиднее: все знают 1-ю Градскую, но почти никто не слышал о какой-то там 64-й. Кроме того, на территории 1-й Градской больницы был расположен Храм царевича Дмитрия и то самое сестричество, православные сестры которого из чувства христианского милосердия ухаживают за тяжелобольными. Значит, Влодов без ухода там не останется. Может, и к лучшему, что перевели, может, Бог услышал мои мольбы и позаботился о нем?

Влодов в 1-й Градской

Я поехала в больницу. Вышла из м. «Октябрьская, села на троллейбус, проехала одну остановку. Троллейбус остановился прямо около главного входа в больницу. Интересно, а где найти эту реанимацию травмы? Я пошла искать справочную, зашла по дороге в административный корпус И там охранник мне сказал, что это отделение находится на втором участке, через дорогу. Путь к нему пролегал как раз мимо храма Царевича Дмитрия и я решила зайти в сестричество к Ольге Юрьевне, чтобы договориться с ней об уходе за Влодовым. Телефон ее я где-то потеряла и решила позвонить ей от охранника. Охранник набрал номер, но ему сказали, что она сейчас в отпуске и будет только 21 сентября. А было только 16-е. Час от часу не легче! Я взяла трубку, чтобы поговорить лично, но на том конце провода какая-то женщина говорила со мной очень недружелюбно. Я сказал, что у меня в реанимации тут муж, нельзя ли организовать за ним уход. На что эта баба сказала, что в реанимацию все равно никого не пускают, а вот когда его переведут в отделение, тогда сестры о нем позаботятся. Но как позаботятся, о ком? Она повесила трубку, даже не спросив его фамилии.
Я ушла, обескураженная. Отправилась искать эту реанимацию травмы. Она оказалась довольно далеко от основного входа в больницу – большое серое многоэтажное здание. С торца был вход. Я вошла в приемное отделение. Какой-то мужчина-врач, спросил меня, что мне нужно. Я ответила, что ищу мужа, такого-то такого-то. Он сказал, что да, у них есть такой. Вчера поступил. Состояние у него тяжелое, но стабильное. В сознании, но на контакт не идет. Я спросила, что ему может быть нужно. Врач сказал, что памперсы и бумажные простыни. Я ничего этого не взяла, памперсы остались дома. Я и не думала, что они в реанимации могут понадобиться. Поскольку это реанимация, то там такие вещи должны быть по определению. Но я взяла с собой поильник и бутылку воды. Передала их врачу. Врач произвел на меня положительное впечатление. Я ушла успокоенная.

Боря Рейн собрался навестить Влодова в больнице

Вечером вдруг позвонил Боря Рейн, сын известного поэта Евгения Рейна. Он раньше частенько к нам приходил, навещал Влодова. Я сказала ему, что Влодов в больнице, в реанимации, и Боря изъявил желание к нему пойти.
Меня это довольно сильно удивило: в этот период никто из Влодовских, так сказать, учеников, друзей, приятелей, подруг в больницу к нему идти не захотел. Ну, они так прямо не отказывались, а просто попрятались куда-то все. Поэтому меня так поразило Борино желание поехать со мной в больницу. Я даже решила застолбить этот факт для истории.
Мы договорились с ним с Борей 17-го числа в 14.00 часов дня на ст. м. «Октябрьская» - радиальная. И вместе идти к Влодову в реанимацию. Но я сказала, что нас с ним в реанимацию все равно не пустят, мы можем только что-то передать ему и справиться о его состоянии. Я сказала, что повезу ему памперсы, детские пюре, Боря же решил купить йогурты.
Мы встретились в означенное время в метро, я взяла с собой видеокамеру и сняла Борю и в метро и потом уже на территории больницы.


Боря Рейн

Он сказал несколько слов о том, что в Писании сказано, что положено навещать больных в больнице, а также заключенных в тюрьме, так Бог наказывал своим чадам. Но Боря был очень смущен тем, что оказался в такой ситуации, что я его снимаю. Такие вещи не афишируются. Как же, не афишируются! Еще как афишируются! Я сказал, что эта пленка запись эта, останется только для архива. Пусть лежит. Потом, когда-нибудь, она будет обнародована. Не сейчас, конечно. Сейчас не до этого.

Собственно Влодова в это день я увидеть и не предполагала, он должен был быть в реанимации, а в реанимацию никого не пускают и справки по телефону не дают. Только при личной встрече. Почему – непонятно. Наверное, для того, чтобы подчеркнуть значимость происходящего. Что человек находится между жизнью и смертью и все его родственники должны стоять на ушах. Если он, бедный, мучается на реанимационном столе, то почему им, родственникам, не помучиться за компанию. И муки их невелики есть. Им надо всего лишь побросав все дела, проехать из одного конца города в другой, чтобы услышать одну заветную фразу, что он жив! (или наоборот!). А вот по телефону эту фразу сказать никак нельзя почему-то!
Мы подошли к реанимации. Я всё снимала на пленку все эти корпуса. Пусть останется для истории.
Зашли в реанимацию, в приемную. Оказывается, там Влодова уже не было. Его перевели на этаж в 27-ю нейрохирургию. Однако ж, как тут все быстро делается, не успеешь обернуться и уже не знаешь, где искать своего больного, все время его куда-то перемещают. Объяснили, как пройти в эту нейрохирургию. Надо было выйти из реанимации, завернуть за угол, спуститься по лестнице в полуподвал, а там уже спросить, как пройти на этаж. Мы прошли так, как нам сказали, и поскольку пришли в неурочный час, то охранник сказал, что может пустить внутрь только одного из нас. Естественно, подняться наверх решила я, а Боря решил тут же откланяться и поехать домой. Наверное, его долг по посещению больного в больнице был уже выполнен, а остальное было уже и не так важно. Он отдал мне пакет со своими йогуртами. Но зачем-то положил в пакет свою кепку.
Я узнала, на каком этаже это отделение, сказали, то ли на 3-м, то ли на 4-м. Поехала на лифте. Когда я вышла из лифта на этаже, то поняла, что я зря радовалась, что его перевели из 64-й в 1-ю Градскую. Больничные коридоры в 1-й Градской были еще ужаснее, чем в той, прежней больнице. По коридорам бродили алкоголики с побитыми мордами, злые, от того, что не могут пока что выпить. А кто еще может лежать в таких местах, в травматологии? Только передравшиеся после попойки пьяницы или немощные старики, получившие свои травмы от падений.

Я стала думать, где мне найти Влодова, но тут я увидела его прямо перед собой, в коридоре. Его опять положили в коридоре! И на тумбочке стоял черный больничный суп. По всей видимости, эту бурду также собирались потом унести, как и принесли.
Влодов был как бы в полусознании. Глаза его были закрыты. Но когда я его поприветствовала, он вроде бы шевельнулся. На тумбочке кроме тарелки с бурдой, стояла пластиковая бутыль с водой. Но это была не та бутылка, которую я вчера передавала. Также нигде не было видно моего поильника. То ли кто-то из алкашей свистнул, то ли при перевозке потеряли. Откуда ни возьмись, взялась сиделка, женщина лет 50-ти. Я стала спрашивать ее, как он и что он. Она вкратце объяснила. Я поинтересовалась, а сколько стоит тут уход за больными? И кто занимается этими вопросами. Она ответила, что по этому вопросу надо обращаться к старшей медсестре, она все распределяет. А стоит такой уход тысячу рублей в день. Я ужаснулась, что-то дорого. Тогда она сказала, что можно и за 500. Я сказала, что, может быть подумаю, но это тоже очень дорого. Мы живем на пенсию ребенка по инвалидности и у нас таких денег нет. А сейчас, перед пенсией вообще никаких особых денег нет, кроме самых маленьких. Я дала этой сиделке 100 рублей пока что и сказала, что может где-нибудь и поищу требуемые деньги. Я оставила памперсы, бумажные пеленки, йогурты и прочее в тумбочке. Хотела покормить Влодова, но он уже заснул, поэтому я не рискнула его будить. Пошла искать лечащего врача, но как сказала сиделка, после 15-ти часов их не бывает.
Я решила отложить эти вопросы до следующего раза. Для одного дня это уж слишком большая нагрузка. Перед тем как уйти, я решила вынуть из сумки камеру и снять Влодова в этом коридоре. Как раз никого не было в этот момент, ни врачей, ни больных. Я вытащила камеру, включила ее и направила на минуту сначала на спящего Влодова.


Юрий Влодов

Потом перевела на коридор в одну сторону, затем в другую, потом еще раз на Влодова. Получилось минуты полторы съемок. Хоть и больница, но пусть тоже останется для истории, на всякий случай. Интересно будет потом посмотреть, когда он из больницы выйдет. (я же не думала тогда, что он умрет).


Коридор на тот свет

Выйдя из больницы, я решила, все-таки, зайти в сестричество и договориться об уходе за Влодовым. Тогда, когда я по телефону разговаривала с ними, он был в реанимации, но сейчас-то он в отделении. Я зашла в храм и подошла к вахтеру. Вахтер сказал, что проблема в том, что больничное руководство не хочет, чтобы сестры милосердия из храма работали в больнице, говорят, что у них и своих сиделок пока что хватает. Поэтому они ухаживают только за теми больными, у кого нет родственников. По этой причине теперь заявки на обслуживание они практически не принимают.
Вон оно, оказывается, в чем дело! Больничное руководство не хочет упускать такой возможности заработка для своих сотрудников. Эти сестры своим милосердием им все портят. Вы знаете, – сказала я, – больничные сиделки берут по 1 тыс. рублей в день за свою заботу.
– Ах, вот оно в чем дело! – сказал охранник, – понятно теперь. – Вот, возьмите телефон патронажной службы. Может быть, и возьмут вашу заявку. Храни вас Господь! – перекрестился охранник.
Я поехала домой и оттуда стала звонить в патронажную службу. Там сказали, что заказы они на обслуживание сейчас не принимают, будут принимать только в понедельник (а был только четверг). В понедельник должна была выйти Ольга Юрьевна, и она будет давать по всем этим делам указания. Я сказала, что Ольга Юрьевна нас знает, мы там у нее на учете. Женщина на том конце провода оживилась. Я ей рассказала кое-что о нашей семье и попросила все-таки оформить предварительную заявку. Дело в том, что мне завтра, в пятницу, надо было лечь с ребенком в больницу на месяц и мне довольно проблематично будет делать оттуда звонки, поэтому лучше, если оставить заявку заранее. Женщина вроде как согласилась. Я, более-менее успокоенная, положила трубку. Теперь можно было ложиться в больницу.

18 сент.

18-го, в пятницу, мы с Ритой как бы легли в больницу, в 18-ю неврологическую, т.е. оформились туда, но поскольку была пятница, то нас отпустили на выходные. Режим в этой больнице был более-менее свободным. Мне дали пропуск, и по нему я могла в течение дня куда-то выходить. (Правда, непонятно было, кто тогда останется с ребенком?) Субботу я решила посвятить отдыху и уборке дома.
А вот в воскресенье опять навестила Влодова. Купила йогурты, ряженку, принесла пюре, котлеты. Покормила его. Он был в прежнем состоянии. Средней тяжести, как говорится. Но все равно, все это навевало какую-то тоску.
В воскресенье опять не было никаких врачей, кроме дежурных, поэтому ничего особо нового узнать не удалось.

21 сент.

В понедельник, легли, наконец-то с Ритой в больницу, но в среду вечером оттуда уже вышли. Нас закрыли в изоляторе, лечения никакого не назначили, кроме одной таблетки в день, я рассорилась с врачами, забрала ребенка и ушла. Потом узнала в Интернете про эту больницу – 18 неврологию, что там вообще можно недели две пролежать, ничего делать не будут, как ляжешь, так и выйдешь, вот что творится! Если бы нормально с лечением все было, мы бы еще полежали с Ритой, а поскольку начались всякие заморочки, то мне было не по силам их преодолевать. Я была уже вся на нервах, так как не могла две больницы разом выносить. Это было уже слишком! Потом решила с этой неврологией разобраться. Сейчас нужно было решить, что делать с Влодовым.
В этот же день, в среду, 23 сентября, в «Литературной газете» вышла рецензия на книжку Влодова «На семи холмах», Юрий Беликов написал, журналист из Перми. Я купила 3 газеты, но в больницу решила пойти на следующий день в четверг, чтобы собраться с силами.

24 сент.

Пришла, он не спал. Показала ему газету с рецензией, в этот момент позвонил Беликов мне на мобильный, я поднесла ему трубку к уху и он даже сказал в трубку: «Беликов, Беликов» таким голосом низким, подражая Беликову. Был вполне в здравом уме, в сознании. Я сказала, что мы с Ритой пока что ушли из больницы, поэтому смогу теперь навещать его.
В этот раз я наконец-то, смогла переговорить с его лечащим врачом, это была женщина. Она мне сходу заявила, что у него – рак легких, у него в легком нашли опухоль. Никакого инсульта у него нет, а эта опухоль дала метастазы в мозг, вот поэтому он и падал.
Я была, с одной стороны, сражена этим известием, а с другой – нисколько ему не удивилась. Потому что у Влодова в организме могло быть всё, что угодно. Он никогда не ходил по врачам, нигде не обследовался. (Даже удивительно, как он в таком случае умудрился прожить так долго. Наверное, именно потому что не ходил.) Да и курил он по-страшному, и кашель у него в последнее время был страшенный! Но, несмотря на это, такая безаппеляционность в диагнозе меня очень удивила. Вот так прям сразу и рак! А может, там еще что-нибудь! Туберкулез, например! А почему нет?
Я год назад водила его на флюорографию в нашу поликлинику, никакой опухоли там не нашли. Ничем особым не привлек их его снимок. Ну, конечно, там были и эмфизема легких, и пневмосклероз, и расширенное сердце, но это так, ерунда, по мнению врачей. С этим можно было жить. Конечно, за год могла и какая-нибудь опухоль образоваться, кто его знает, но, все-таки, нужны же какие-то анализы, подтверждение, а не только снимки.
Ну, Влодову я про рак ничего, конечно, не сказала, зачем его пугать, даже если это и так. Температура у него уже спала, пневмонию вроде как вылечили. Так можно было бы надеяться на выживание, вот если бы только не рак. Это путало все карты. Но, может, это еще ошибка.
Врач попросила, чтобы я принесла на него какие-либо документы, а то он лежит тут как бомж, без документов, и записи о нем сделаны только с его слов. Понятно теперь, почему он потерялся. Паспорт находился дома, его я не стала там оставлять, потому что могли где-нибудь потерять. После оформления в 64-ю больницу я забрала его домой. Но я думала, что те записи, которые сделаны в приемном отделении в 64-й больнице, автоматом пойдут за ним, ан нет, везде надо оформляться, как в первый раз.
Я пообещала врачу, что принесу ксерокопию паспорта где-нибудь в понедельник-вторник. Влодову я сказала, что приду через день, значит, примерно в субботу. Видно было, что ему нелегко давались эти больничные мучения, через него все время что-то прокачивали через капельницу. Я присмотрелась к флаконам на капельнице: тринитралон и NaCl, оказывается, то есть, обычную соль. Зачем это? Язык у него весь был покрыт толстым слоем соли. Наверное, он должен был испытывать немыслимую жажду, но, кажется, он ничего особо не хотел. Врач сказала, что будет решаться вопрос о его операции, возможна она или нет. Дураку было понятно, что она невозможна, никакой операции он не перенесет, не стоит даже и затеваться.
Пришли взять кровь из вены, но никак не могли набрать нужное количество, крови у Влодова практически не было. Он стонал от этих мучений.
Я сказала ему, еще раз, что приду в субботу. Он спросил: «А когда она, суббота?» Я сказала, что через день, сегодня четверг. Он успокоенный, закрыл глаза.
Врач дала мне, наконец-то пропуск на проход в отделение в любое время.
Я вышла на улицу и решилась все-таки сходить к Ольге Юрьевне, найти ее, если она вышла из отпуска. Что-то в эти дни она мне не звонила, значит, ей ничего не передали. Нужно все-таки узнать, будут ли сестры из сестричества за ним ухаживать или нет.
Зашла в храм, оттуда с вахты позвонила в сестричество, но оказалось, что Ольга Юрьевна сидит в другом храме, на другой территории, на той, откуда я только что пришла. Я переговорила с ней по телефону. Она сказал, что ждет меня.
Оказалось, что Ольга Юрьевна ничего не знает, о том, что мой муж здесь, ей ничего не передали. Я вкратце объяснила ситуацию. Сказала, что нужен за ним уход в больнице, так как я сама не могу за ним ухаживать, я сижу с ребенком. Меня беспокоило только его кормление, он, по-моему, ничего не ел, так он долго не протянет. Показала ей статью о книжке Влодова в «ЛГ», подарила ей маленькие книжечки: мою и влодова. Также подарила ей последний экземпляр Влодовской книжки «На семи холмах». Я оставила его Ольге Юрьевне, чтобы она показала ее отцу Аркадию, который возглавляет общество «Милосердие».
Ольга Юрьевна пообещала сделать все, что в ее силах в отношении Влодова. На этом мы расстались.

26 сент.

Я купила на последние деньги куриный окорочок, сварила ему бульон, положила туда картошечки. Еще купила йогурты. Когда я пришла, его кровать все также стояла в коридоре.
Влодов чувствовал себя намного лучше, чем в прошлый раз, температуры у него не было. Он неплохо поел принесенного бульончика, съел почти половину банки, также съел йогурты. В меня это вселило надежду. Я сказала, что в следующий раз приду в понедельник-вторник, принесу ксерокопию его паспорта, переговорю с врачами, если ничего больше делать не будут, то я заберу его домой.
По дороге домой, проезжая мимо Тониного дома, я набрала ее номер. Но снова никто не откликнулся.
Но вечером она все же позвонила. Сказала, что ездила в Артемовск, на Украину, к своим родителям, только что приехала.
Я рассказала ей все, что случилось с Влодовым и попросила его навестить, по возможности, завтра-послезавтра. Она сказала, что пойдет завтра, понесет ему куриный бульон.
27-го вечером, она, наконец-то, сходила к нему. Но она мне в этот вечер так и не позвонила.
На следующий день, в понедельник, я позвонила ей сама. Она была в состоянии шока от свидания с Влодовым. Ее всю трясло. Она стала говорить, что не могла вчера позвонить, настолько ее потрясло состояние Влодова, ведь она его видела лет 5 назад. Конечно, тогда он был совсем другим. Особенно поразил Тоню его взгляд, в нем не было ничего живого, он был как бы уже оттуда. Есть он отказался, сказал, чтобы его не тревожили. Тоня ходила не одна, а со своим другом Александром А. Он тоже увидел во что превратился автор знаменитых строк «Прошла зима. Настало лето. Спасибо Партии за это!». Он помнил эти строчки с детства.
Они пошли назад пешком через Нескучный сад. Тоня никак не могла прийти в себя от увиденного. Дома она легла под одеяло и у нее поднялась температура. Вот такие дела.
Ну что мне было ей на это сказать? Понятное дело, что только я привыкла к такому его внешнему виду, потому что он для меня менялся постепенно. Ну что тут поделаешь? Это медленное умирание Влодова длилось уже довольно долго. Уже полтора года, после смерти нашей дочки Юли, он был совсем никакой, чуть было не отправился вслед за ней летом 2008 года. Еле его выходила. Что уж говорить о теперешнем положении? Как он сам о себе сказал в своих хокку:
Поэт вымирал
Как целая эпоха
Ци-ви-ли-за-ций…
Вот он и вымирал целую вечность на моих глазах. Вот такие дела.

28 сент.

Хотела сходить к Влодову 28 сентября, в подельник, но не смогла, так как в этот день ко мне должна была прийти инспектор из опеки, которая ведет Риту, она раз в полгода обязана навещать своих подопечных. Поэтому я решила сходить во вторник 29-го. Так как надо было подготовиться к ее визиту. Но до этого мне надо было сходить и сделать ксерокопию его паспорта, чтобы отдать это врачу.
Я пошла в одну мастерскую на Б. Очаковской улице. Подала в окно Влодовский паспорт и вдруг мастер начал снимать с него обложку. У меня упало сердце. Это была очень плохая примета. Перед смертью дочки перед ксерокопированием с ее паспорта тоже сняли обложку, через несколько дней после этого она умерла. В ЗАГСе при выдаче свидетельства о смерти снимают с паспорта обложку и забирают его навсегда. Пустую обложку отдают родственникам, а паспорт забирают. Вот такие дела.
И так, у меня упало сердце, когда сняли обложку с Влодовского паспорта. «Зачем вы это делаете?» – воскликнула я. «Она будет мне мешать», – невозмутимо ответил мастер.
Через пару минут я получила 3 ксерокопии со страничек паспорта. Отдали и сам паспорт. Я потерянно вдевала его в обложку. Может, еще пронесет, может, ничего не случиться? Это моя личная примета, в народе такой нет, может, я зря придумываю? Я пошла домой.

29 сент.
(Именины Людмилы по церковному календарю)
Святая великомученица Людмила
увела его из этого мира…

Около часу дня я была уже в больнице, надеясь застать врача и переговорить с ней о дальнейшем лечении и пребывании Влодова в больнице.
Я поднялась на этаж. На обычном месте кровати с Влодовым я не обнаружила. Интересно, где он может быть? Неужели, в конце концов, в палату положили? В какую же? Но…нет.
Его кровать просто-напросто передвинули в глубину коридора, к медицинскому посту. Рядом с ним стояла кровать какого-то побитого мужика.
Ко мне сразу пристала санитарка, ухаживающая за Влодовым. Эту я еще не видела. Заискивая, она пыталась раскрутить меня на деньги. У меня в кошельке оставались последние 100 рублей. Я стала размышлять над тем, есть ли какой-то смысл в том, чтобы ей их давать. Она сказала, что он сегодня практически ничего не ел, утром отказался от каши, днем съел пару ложек картофельного пюре. Это было очень плохо. Вчера он тоже отказался от еды, по словам Тони. В таком случае, он может просто от голода тут помереть, я и не успею его забрать.
Что же случилось за эти два дня, пока меня не было? Ведь в субботу все было хорошо: и поел он неплохо, и вид у него был ничего. И вот опять двадцать пять: все по новой.
Я взяла пачку с большим йогуртом и стала его кормить. Кое-как он съел половину. Напоила его. Дальше он наотрез отказался есть. Обнаружила в холодильнике Тонин бульон, но он был холодным и греть его было негде. Я не стала его доставать.
Санитарка все кружила вокруг меня, не зная, чем услужить и как выманить у меня хоть сколько-нибудь денег. Я упорно старалась не замечать ее поползновений.
Мне надо было еще поговорить с врачом, но ее еще не было, должна была вроде бы подойти. Мне попался на глаза заведующий. Он тоже был в курсе болезни Влодова, но не особенно хотел со мной разговаривать. Хотя кое-что у него удалось узнать. Я поинтересовалась, почему моему мужу поставили диагноз: рак легких. «Это я предположил еще в реанимации» – сказал заведующий. «А как можно подтвердить это?» – осторожно попыталась выведать я. «Нужно сделать биопсию», – ответил заведующий. «А как ее сделать?» – спросила я. «Это делается при операции. А операции он не перенесет» – ответил врач.
Понятное дело. Во как! Значит, подтвердить нечем, а предполагать можно все, что угодно. Точно так же можно предположить, что там вообще ничего нет.
Я спросила, а нельзя ли в таком случае, в ближайшие дни вообще забрать его домой. Всё, что можно, здесь уже сделали, операцию он не перенесет, тогда зачем он здесь будет лежать?
«Я думал, что вы вообще не хотите его забирать или хотите продержать его здесь как можно дольше», – удивился врач. «Да, я хотела, чтобы он в больнице какое-то время полежал, потому что я с ребенком должна была лечь в детскую неврологическую больницу на целый месяц, а дома больше никого нет и ухаживать за ним некому. Но ситуация изменилась, мы из больницы ушли, поэтому я теперь могу его в ближайшее время забрать, может, дома ему будет лучше», – объяснила я.
Я надеялась, что в домашней обстановке ему действительно станет лучше. В больнице ему стало намного хуже из-за всяких врачебных манипуляций. А больному человеку в первую очередь все-таки нужен покой. Конечно, прежде чем его забрать, надо было разобраться еще с гипсом на руке, где и когда они его будут снимать. Была еще проблема в деньгах на перевозку. Деньги должны были поступить на счет не раньше пятницы или даже понедельника, а сейчас был только вторник. Так что ему надо было перебыть в этой больнице еще пару-тройку дней, максимум неделю. Но это так ерунда. Это можно вытерпеть.
Врач все не объявлялась, хотя было уже около двух часов. Мне нужно было идти, ребенок-то дома был один.

Я вернулась к Влодову, ксерокопию его паспорта положила ему под подушку.
Надела на него принесенную из дома футболку, чтобы ему было хоть немного теплее. Санитарка принесла откуда-то теплые вязаные зеленые носки и заботливо надела ему на ноги. Ну что тут будешь делать? Пришлось-таки отдать ей последнюю сотку, больше обрадовать ее было нечем. После полученной сотки, она тут же исчезла вместе со своей заботой. Мне почему-то подумалось, что и носки эти она принесла не более чем на час. Как только я уйду, она тут же сдернет их с его ног и прибережет для следующего, более выгодного клиента.
Бедный-бедный-бедный Влодов! Всей своей гениальностью ты не заслужил даже простых носков, не говоря уже о месте в палате, нормальном медицинском обслуживании и простой человеческой заботе.
Я посмотрела на Влодова. Он – на меня. Цвет его глаз был похож на черно-коричневый больничный суп. Он устал и хотел, чтобы я побыстрее ушла. Я сказала, что в пятницу или в начале следующей недели я его отсюда заберу. Он ничего не ответил.
У меня не вызвало особого опасения его состояние. Оно было стабильно тяжелое, но не более того. Буду готовиться к перевозке его домой. Надо будет дома все приготовить, купить клеенку на кровать, может даже судно. Окно заклеить, чтобы не дуло.

Врач так и не появилась. Я попрощалась с ним и ушла.
Спустилась вниз и прошла к остановке троллейбуса. Вдруг мне подумалось, а не зайти ли напоследок к Ольге Юрьевне, в храм? Может, удастся забрать у нее книжку Влодова, которую я ей оставляла на просмотр, а то у меня больше не осталось ни одного экземпляра. Да и вообще, надо бы сказать, что там все в порядке сейчас и ничего уже не нужно делать. И я вернулась за больничную ограду. Набрала по мобильному ее номер. «Ольга Юрьевна, можно ли к вам сейчас зайти?» – спросила я. «Конечно», – ответила она. Я прошла в храм.
«Вы знаете, – сказала я, – наверное, ему сейчас уже ничего не нужно. Вроде бы, и больничные санитарки ухаживают за ним нормально, он лежит чистенький, ухоженный. Единственное, что плохо, почти ничего не ест. Но, как-нибудь дотерпит. Я его через несколько дней домой заберу.
«Ну, и хорошо!» – обрадовалась Ольга Юрьевна.
«Ольга Юрьевна, могу ли я забрать у вас его книжку, а то у меня был последний экземпляр».
«Вы знаете, мне бы хотелось показать ее отцу Аркадию. Мне очень понравились его стихи, очень хорошие стихи».
«Ну ладно, – сказала я, – достану где-нибудь еще».
«А вы не хотели бы, – вдруг спросила Ольга Юрьевна, – чтобы к Юрию Александровичу зашел священник, причастил его?»
Я замялась. Хотя он и крещенный, но таким уж верующим не был. Я не знаю, как он к этому отнесется. А вдруг он его прогонит, кто его знает? Он человек бесцеремонный, вон он как раньше графоманов гонял!Я должна его сначала об этом спросить. Да, еще дело в том, что он всю жизнь очень активно работал над божественной тематикой в своем творчестве. Ведь основная его книга так и называется «Люди и боги». Но… тут вопрос сложный. Он работал над этой темой не совсем с религиозных позиций, а в некоторых случаях даже и наоборот. Он же непростой человек.
«Вы знаете, Ольга Юрьевна, здесь дело непростое, – ответила я. – Он же – необычный человек, соответственно, он там на особом учете. Там уже насчет него, да и насчет всей нашей семьи все решено. Молись-не молись, это уже без разницы.
«Наверное, оно так и есть», – согласилась Ольга Юрьевна. Мы попрощались и я поспешила домой.
Дома я стала размышлять над тем, что он ничего не ест, меня это все-таки сильно беспокоило. Я вечером позвонила Тоне и попросила ее, чтобы она сходила к нему завтра или послезавтра и хоть как-нибудь покормила его. Я же не могу каждый день к нему ездить, у меня внучка, и так ее все время оставляю одну, как бы чего не случилось, мало мне и так проблем, а она рядом там живет, пара троллейбусных остановок, можно даже пешком пройти. Тоня согласилась, но сказала, что это не выход и если он и дальше будет отказываться от пищи, то нужно кормить его через зонд. Я сказала, что ладно, но надо ему как-то хотя бы до пятницы перебиться, когда я в следующий раз приду. Я, успокоенная легла спать

30 сент.
(День Веры, Надежды, Любви по церковному календарю)

«Если умру…»

Весь этот день я решила посвятить домашним делам, никуда не ходить. Во-первых, я решила заделать окно на кухне, а также постирать детские вещи. Чистых вещей у ребенка со всей этой кутерьмой совсем не осталось и приходилось одевать ее во что попало.
Я включила машинку, забросила партию детских вещей и занялась заделыванием на кухне окна. Пока что не топили, и в кухне из-за сквозняков было очень холодно и неуютно.
Я достала старые газеты, стала скатывать их в жгуты, мочить в воде и потихонечку заделывать все щели. Так я делала уже многие годы. Но это была довольно трудоемкая операция, и я провозилась с этим окном несколько часов. Наконец, окно было заклеено, в кухне сразу же сделалось теплее.
Машинка потихоньку стирала. Я забросила туда еще одну партию вещей. Выстиранные вещи повесила сушиться на сушилку в комнате. Также развесила белье в ванной. Больше вешать было некуда, поэтому решила в этот день уже не стирать. Убрала машину, вымыла пол в ванной. С окнами тоже сильно устала. Помыла заодно и пол на кухне, стала ждать, когда он высохнет. Но он сох очень плохо.
Я опять зашла на кухню, и вдруг мне стало как-то не по себе. Вроде и окно заклеила, и пол помыла, но что-то как-то было не так, появилось какое-то тревожное чувство и оно всё усиливалось. Я не находила себе места. Что ж такое, что ж такое?
Было уже где-то 15.30 дня, но я почему-то решила позвонить в больницу и справиться о состоянии Влодова. Мне раньше никак не удавалось дозвониться до справочной во второй половине дня, поэтому мне почему-то подумалось, что справочная работает только с утра, примерно до 11 часов, так что звонить туда в другое время бесполезно. Поэтому во второй половине дня я уже старалась не звонить. Но тут я почему-то не раздумывая позвонила.
Трубку сняли сразу же. Я поинтересовалась, можно ли узнать о состоянии больного. У меня спросили, как фамилия. Я назвала. Спросили также, где он лежит, в каком отделении, в какой палате. Он, правда, не в палате лежит, а в коридоре, но я дала все необходимые сведения. Мне сказали, что больной с такой фамилией из коридора вычеркнут. «А почему?» – поинтересовалась я. «Ну, может, его из коридора куда-нибудь перевели» – осторожно ответили оттуда. «И куда же его могли перевести?» – спросила я. «Может, в палату, а может, в другое отделение». «Хорошо, но как же мне его теперь найти?» – обеспокоилась я. Меня стали спрашивать, какого числа больной поступил в их больницу. Я стала считать, так как толком сама не знала, когда его перевели к ним. Сказала, приблизительно, что 15-го числа. Там опять зашушукались, но так толком ничего и не ответили.
«Может быть, он умер?» – вдруг, как бы в шутку предположила я.
«Сейчас посмотрим. Да, действительно, он умер» – ответили на том конце провода.
Я не поверила своим ушам! Такого просто не может быть!
«Когда же он умер? Я же только вчера у него была, и все было нормально! – от неожиданности воскликнула я.
«Он умер вчера вечером около 12 часов ночи», – ответили мне. Вот так. Оказывается, даже вчера вечером, ну ничего себе! И ничего мне до сих пор не сообщили! Я могла туда сегодня вообще не позвонить. Я даже представить себе не могла, что с ним именно вчера вечером что-то может случиться! Состояние у него было тяжелое, но стабильное, но оно таким было у него все время. Он мог в таком состоянии довольно долго пролежать. От чего же он так скоропостижно умер, вдруг?

Но что теперь сделаешь? Эту беду теперь ничем не поправишь, из мертвых его не воскресишь.
Я спросила, что мне теперь делать, как мне все это оформлять, куда обращаться? Мне ответили, что своего морга в 1-й Градской нет, и все тела отвозят в 55-ю больницу, на Загородное шоссе. Там я смогу получить справку о смерти. Они продиктовали мне телефон этой больницы и адрес. Я положила трубку.
Ну что тут можно сказать?
Вот он, этот исторический момент: смерть поэта Юрия Влодова:

29 сент. 2009 года

Наконец-то, он отмучился! Я порадовалась за него. Было такое ощущение, что он никогда не умрет, и будет вечно тут мучиться. Может его проклял кто, заклятие какое наложил от смерти. Он даже написал по этому поводу свое трехстишие:
«Если умру,
Присяду на холмик могилки своей,
Задумаюсь крепко».
Как же он мечтал о смерти! С того самого момента, как мы с ним познакомились, еще в 1982 году, 27 лет назад. Он все время об этом говорил. Ему тогда было 50. Он мог с таким же успехом и тогда умереть, тем более, что чувствовал себя ненамного лучше, чем теперь. Скитания, лишения и прочие невзгоды жизнь его не украшали. Но его приговорили к этой собачьей жизни еще на долгие 27 лет! Ужас! И он стойко все переносил, без особых жалоб. Но, наконец-то, он избавился от всего этого. От этой жизни, от всего этого кошмара! Наконец-то! Он-то избавился…
Только день выбрал какой-то… не такой, в мои именины, надо же! Я вообще забыла про эти именины, я их никогда не отмечаю, но вот теперь вспомнила. Что бы это могло значить? Теперь, получается, в мои именины будет день траура, день его памяти. Но может, ему так надо было зачем-то. Или им там надо было увести его именно в этот день для чего-то. Святая великомученица Людмила, моя небесная покровительница, увела его на вечный покой. Ей это поручили. Вот так.
Цифры также какие-то сакральные у этого дня – три девятки: 29.09.09. Да! А если перевернуть, то три шестерки получается.
Значит, специально этого дня там ждали, так ему нужно было уйти, именно в этот день.

Ну да ладно. Всё это потом, вся эта мистика. Сейчас нужно было осознать этот непростой факт, это была все-таки смерть, и смерть близкого человека, но осознать пока что в полной мере никак не получалось. Я не могла поверить, что вот так просто он взял и умер. За первый же свой заход в больницу. Обычно все-таки в больницы по нескольку раз суются, прежде чем там в итоге умереть. Все это крутится, вертится, туда-сюда больного таскают, лечат, как бы. И даже верят, что вылечился. Есть время привыкнуть ко всему, как-то приладиться. А тут вот так, сразу: взял и умер.

Так закончился земной путь легендарного поэта Юрия Влодова.
Светлая ему память!

Похоронила я его на кладбище в Ракитках, это в 15 км от Москвы по Калужской дороге. Похороны состоялись 3 октября.

На них присутствовали всего 10 человек: я, его жена, Людмила Осокина (Влодова), Антонина Ростова (Глущай), Анна Гедымин, Боря Рейн, Александр Никитушкин, Игорь Гамазин (Нерлин), Сергей Телюк, Владимир Цапин, Нина Краснова, Александр Климов-Южин.

сентябрь – октябрь 2009,
сентябрь 2010



>>> все материалы автора здесь!






О НАШИХ БУМАЖНЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие издания наших авторов вы можете заказать в пункте меню Бумажные книги

О НАШИХ ЭЛЕКТРОННЫХ КНИГАХ ЧИТАЙТЕ

Это и другие электронные издания
наших авторов вы можете бесплатно скачать в пункте меню «Эл.книги»

Наши партнеры:



      localRu - Новости израильских городов. Интервью с интересными людьми, политика, образование и культура, туризм. Израильская история человечества. Доска объявлений, досуг, гор. справка, адреса, телефоны. печатные издания, газеты.

     

      ѕоэтический альманах Ђ45-¤ параллельї

      

Hаши баннеры

Hаши друзья
Русские линки Германии Russian America Top. Рейтинг ресурсов Русской Америки. каталог сайтов на русском языке из Сша,Канады,Франции и других стран


  Международное сетевое литературно-культурологическое издание. Выходит с 2008 года    
© 2008-2012 "Зарубежные Задворки"